Шестьдесят смертей в минуту - Андрей Троицкий

Окажись он на месте минутой позже, все было бы кончено. Возле «Жигулей» уже переминался с ноги на ногу кузнец, готовый перевернуть машину. За его спиной стояли несколько мужчин, вооруженных кольями и хлыстами. За спинами мужчин толпились женщины. Набралось человек двадцать с лишним. И люди все подходили, теснили тех, кто стоял сзади, и пересказывали друг другу случившуюся историю.

Урузбеков пошел напролом, как танк, растолкал плечами женщин и мужчин, выслушал сбивчивый рассказ Эльдара, глянул на разбитые физиономии его друзей и усмехнулся. Одернув мундир, приказал кузнецу громко и внятно, чтобы все слышали:

– Осади малость. Три шага назад, я тебе говорю!

Капитан, мужчина видный и силой не обиженный, слегка оттолкнул сначала кузнеца и затем Эльдара. А когда по толпе прошел недовольный ропот, обложил собравшихся русским матом и пообещал всех перестрелять, как собак, если кто позволит себе самоуправство и только пальцем тронет гражданина подозреваемого.

– Осади, я сказал! – орал он. – Всем три шага назад! Для дураков повторяю: три шага назад! Марш!

Ропот стих, люди отступили. Капитан нагнулся и, заглянув под днище «Жигулей», коротко скомандовал:

– Вылезай, тебе говорят.

Радченко минуту лежал неподвижно. До прихода кузнеца его пытались извлечь из-под машины, тыкая палкой в бока. Палку он вырвал из рук нападавшего и засветил тому в морду, но тут же появилась другая палка, длинная, с острым концом, и экзекуция продолжилась.

Возня под машиной отняла последние силы. Сейчас нос и глотка были заложены мелкой пылью и сгустками крови, а язык, шершавый и распухший, вываливался изо рта и отказывался шевелиться. Глядя на капитана, Дима что-то промычал в ответ, потому что человеческих слов не нашел, да и произнести их не смог бы.

– Ну, давай, смелее, – сказал Урузбеков. – Никто тебя не тронет.

Дима распластался на земле, медленно вылез из-под машины и с помощью капитана поднялся на ноги. Глаза слезились, вместо человеческих лиц он видел лишь расплывчатые пятна, солнечный свет сделался таким ослепительным, что пришлось опустить голову. Капитан взял своего пленника за ворот рубахи, довел до «уазика» и, затолкав на заднее сиденье, закрыл дверцу. Обернулся и, расставив в стороны руки, будто хотел обнять разом всю толпу, раскатисто прокричал:

– Дорогу к отделу милиции сами знаете. У кого есть информация по данному делу – жду завтра с десяти утра. – Он нашел взглядом Эльдара и обратился к нему: – А ты брата своего приведи.

Радченко сидел, привалившись спиной к стене. Дотянулся до железной кружки, зачерпнул воды из ведра и напился. Камерой предварительного заключения в поселке Устунчак оказался добротный сарай, сложенный из камня.

Он принялся разглядывать стены, покрашенные известью, поверх которой красовались ругательства на таджикском, русском, афганском и узбекском языках.

– Чего, братан, тяжко? – спросил единственный сокамерник Димы, высокий жилистый мужчина по имени Муса. – Привыкай. Тяжело только первый месяц, потом уже легче. Второй месяц как неделя пролетит, а третий…

– Ты в этой помойке третий месяц? – удивился Дима.

– Разве это долго? Ну, вообще-то бывает, что предварительное следствие по году тянется, и по два, и дольше.

– И как тут, жить можно?

– Конечно, здесь тепло и сухо.

Два низких окошка, забранных ржавыми железными прутьями, выходили на равнину, откуда ветер приносил горький запах полыни. Радченко плюнул на земляной пол кровью, вытер губы и повалился на тюфяк, набитый соломенной трухой. Второй обитатель камеры тосковал на таком же тюфяке у противоположной стены. Чтобы чем-то себя занять, задрал штанину и стал ожесточенно чесать ногу, зудевшую от укусов клопов.

– Ты сам откуда? – спросил он, но не дождался ответа.

Радченко впал в состояние глубокой задумчивости, в который раз стараясь понять, из-за чего начался весь сыр-бор на площади. Итак, он затарился в магазине и побрел к машине. И вдруг трое идиотов во главе с местным парикмахером нагоняют его… Может быть, они хотели ограбить или угнать машину? Нет, таким странным способом людей не грабят и машины не отбирают. Он пострадавшая сторона, это ясно как день. Тогда почему валяется в вонючем клоповнике? Наверное, надо подождать, в ближайшее время все разъяснится.

Прошел час, и два незнакомых мента выдернули Диму из камеры. Один держал задержанного под прицелом автомата, другой поставил его перед стеной, на которую повесили белую простыню, вытащил из ящика стола фотоаппарат, сделал несколько фотографий.

– Спросить можно, приятель? – подал голос Радченко.

– Научись обращаться, как положено, гнида, – ответил один из ментов. – Я тебе «гражданин начальник» или «гражданин лейтенант». А приятель тебе тот, с кем ты, сволочь недоношенная, в канаве пьяный валялся.

Вопросы задавать расхотелось. Диму снова засунули в камеру, закрыли дверь и забыли о его существовании.

– Фотографировали? – спросил Муса. – Значит, скоро пальцы твои снимать будут. Ну, намажут их гуталином. И занесут в дакт… в дект… Нет, не выговорю.

– В дактилоскопическую карту персонального учета, – сказал Радченко и отвернулся к стенке.

Появлению второго арестанта одичавший в одиночестве Муса очень обрадовался, но понял, что новичок не в том настроении, когда разговоры разговаривают.

Между тем Кирим Урузбеков не терял времени даром. Он посадил в «уазик» дежурного по отделению сержанта Алымбая Салтанова и помчался обратно на площадь. Капитан боялся, что собравшийся народ может позариться на «Жигули». Разграбят все, что есть в тачке, выпотрошат багажник, выдерут магнитолу с колонками, снимут колеса. А потом подожгут машину – и дело с концом. Оказавшись на площади, Урузбеков с облегчением вздохнул: народ милицию еще уважает. Машину не тронули, исчезли только мешки и провиант, который приезжий купил в магазине.

Кирим сел за руль и отогнал «Жигули» на свое подворье, поставил рядом с домом, думая о том, что, может быть, машина станет его собственностью. При определенном стечении обстоятельств… Пусть пока постоит под брезентовым тентом, а дальше видно будет, как с ней поступить. В прежние времена частенько случалось, когда вещественные доказательства по уголовному делу становились собственностью капитана. Что ж, у него служба такая: кусок хлеба с маслом время от времени перепадает.

Минут десять капитан, пуская табачный дым, о чем-то размышлял. План, простой и гениальный, сложился сам собой, ничего и придумывать не потребовалось. Что ж, Урузбеков без малого тридцать лет в органах, начал с нуля и кое-чего в жизни добился. А уж как «сшить» уголовное дело, его учить не надо.

Он позвал старшину, дожидавшегося на улице, в кабине «уазика». Вдвоем они открыли «Жигули» ключами, отобранными у задержанного, осмотрели машину и отошли в тень, пораженные результатом обыска.