Атака мертвецов - Андрей Расторгуев

Перед самой темнотой шум боя затих. Генералы насторожились, напряженно вслушиваясь.

– Ладно, хоть не глухие, – давился смехом Земцов.

Откуда-то издали долетело наше «ура».

– Победа, очевидно, за нами! – гортанно воскликнул Мищенко, едва не вынудив Мишеля зааплодировать.

Подозвав какого-то капитана, командир кавказцев отдал ему приказ:

– Езжай, брат, в Капциово и займи квартиры для штаба!

Капитан попался исполнительный, не растерявший служебного рвения. С несколькими всадниками в бурках он тут же сорвался в галоп. Ждать пришлось недолго. Минут через сорок от него прибыла короткая записка. Мищенко зачитал ее зычным голосом:

– «Ваше превосходительство, поздравляю с победой! Квартиры заняты». Едемте, господа!

Недоверчивый Бринкен, до этого ничего не предпринимавший, поскольку желал окончательно убедиться в успехе, тоже вдруг забеспокоился о квартирах:

– И нам бы не помешало разместиться в Капциово… – И зашарил взглядом по своим офицерам.

«Кого пошлет?» Мишель с Борисом переглянулись.

– Капитан Сергеевский!

Ну вот, кто бы сомневался!..

Лес кончился, и до Капциово предстояло ехать полем. Тем самым полем, где недавно гремел бой.

Уже стемнело. Сергеевский с ординарцем шли крупной рысью, поглядывая по сторонам дороги, вдоль которой тянулся мелкий кустарник. В нем то здесь, то там виднелись продолговатые серые предметы. Контуры в потемках неразличимы, но не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять – это мертвые солдаты. Чуть дальше несколько трупов попалось на самой дороге. Их аккуратно объехали.

Первые убитые, увиденные Сергеевским на этой войне.

Для штаба он занял довольно просторный дом, где проживала семья евреев – седовласый, прижимистый хозяин с круглой лысиной на макушке и его старуха-жена. Русских они встретили с откровенной неприязнью, даже злобой. Мало того, что хозяин, когда Борис попросил продать одного гуся, заломил неимоверно высокую цену, так еще и его старуха, которая готовила эту птицу, не зажарила ее, а сварила, притом без соли. Мясо получилось пресным и донельзя жестким. Чуть попробовав, Сергеевский не стал его есть, хоть и был чертовски голоден. Так и завалился спать с пустым, постанывающим желудком, в полной уверенности, что хозяева целиком на стороне врага.

Еще прошлой ночью в доме стояли германцы. На полу одной из комнат осталось настланное ими сено. На нем Борис и заночевал вместе с подошедшими офицерами штаба.

Весь последующий день штабы обоих корпусов оставались в Капциово, а их войска, преследуя отступающие германские части, очень медленно, с большой предосторожностью начали продвигаться в западном и северо-западном направлениях. Сергеевский был уверен, что генерал Мищенко, известный своей тактикой «медленного наползания»[53], бездарно упускает время. Быстрый, решительный бросок – вот что сейчас необходимо. Впоследствии его правота подтвердится, когда станет известно, что, заняв Капциово, русские части отрезали пути отхода от Немана крупной германской группировке. Из-за пассивности Мищенко, в чьих руках было сосредоточено на тот момент больше трех дивизий, и отсутствия какой-либо разведки немцы смогли незаметно выскользнуть из ловушки, обойдя Капциово с севера.

Лишь тридцатого сентября штаб корпуса, наконец, направился на запад. Впервые шли не в общей колонне, а отдельно по шоссе на Сейны. Не доходя трех-четырех верст до этого городка, свернули к юго-западу, взяв направление на Гибы, местечко в узле сходящихся дорог посреди дремучего леса, в краю озер и болот. Туда прибыли, когда уже совсем стемнело, и встали на ночлег.

Рано утром Сергеевского разбудил штабной адъютант:

– Господин капитан, вас командир корпуса требует.

И чего ему не спится в такую рань? Мало того, что понапрасну сгонял вчера в пустующие Сейны разведать обстановку, откуда, как выяснилось, давно ушли и русские, и немцы, так еще с утра покоя не дает. Наверно, злится за прошение о переводе в действующую часть, которое Борис подал незадолго до начала наступления. Сил уже не было выносить эту затхлость, что насквозь пропитала штабную жизнь.

Бринкен был предупредительно вежлив, обращаясь по имени-отчеству. Между тем сразу, без обиняков, перешел к делу:

– Ваша просьба, Борис Николаевич, о переводе в строй не может быть удовлетворена, поскольку в офицерах Генерального штаба испытывается недостаток, и поэтому во время войны они обязаны нести ту службу, к которой подготовлены.

Понять бы еще, чье это решение – самого генерала, или он все-таки дождался ответа из штаба армии? Сергеевский промолчал, терпеливо дожидаясь продолжения. Не для того же подняли его спозаранку, чтобы лишь уведомить об отказе в удовлетворении рапорта.

Не услышав от подчиненного каких-либо комментариев, Бринкен выдал главную новость:

– Я командирую вас в штаб армии, куда вы должны отправиться немедленно.

Вот это да! С какого переполоха?

– Мной получена телеграмма с требованием срочно прислать офицера, ведающего разведкой в корпусе, – снизошел до разъяснений генерал.

Странно. Здесь, в штабе, особого распределения обязанностей ни у кого не наблюдалось. Разве только Земцов отвечал за связь. Остальные же, в том числе и Сергеевский, занимались всем понемногу и одновременно ничем. Хотя последнее время, надо признать, Бринкен все чаще возлагал ведение разведки как раз на Бориса.

Нет худа без добра. Довольный, что появилась прекрасная возможность хоть на пару дней вырваться из гнетущей, надоевшей до чертиков, штабной обстановки, Сергеевский отчеканил: «Слушаю», – и пошел собираться.

Однако генерал и не думал оставлять его в покое. Вызвал к себе буквально через пять минут, сказав, что Борис нужен ему при штабе. Лучше, мол, кого другого спровадить. Испытав страшное разочарование, Сергеевский совсем уж было собрался распаковывать вещи, но его снова позвал Бринкен. Отводя взгляд и пожевывая седые усы, он с явной неохотой заявил:

– Все же поедете вы, Борис Николаевич. Нужен офицер Генерального штаба, штатный, который знает положение.

Будто собака на сене, честное слово.

В душе Сергеевский посмеивался, прекрасно понимая причины метаний командира. Старик, опасаясь, что Борис воспользуется поездкой, чтобы подать жалобу в штаб армии на свое руководство, всеми правдами и неправдами старался получить от него заверения в лояльности. И хотя Сергеевский заранее для себя решил никаких жалоб не подавать, с начальником разговаривал сухо, подчеркнуто официальным тоном, отвечая односложными «слушаю» и «так точно». Вот Бринкен и колебался, стоит ли отпускать строптивого капитана в столь опасное место.