Геринг, брат Геринга. Незамеченная история праведника - Уильям Берк

Светофоры здесь служат не только для отделения пешеходов от автомобильного потока, но и для отделения иностранцев от немцев. Если немцы обычно терпеливо ждут своего сигнала на обочине, то неуправляемые verdammte Ausländer (чертовы иностранцы) беспечно переходят на красный. Раньше я сам был таким verdammter Ausländer. Меня всегда забавляло, когда в полночь на пустынной улице я видел кого-то, спокойно ожидающего зеленой санкции. Но прошло время, и презрительные взгляды пожилых людей и родителей подточили мою совесть, меня одолело чувство вины. Я был убийцей детей. Я был Иудой. Хуже того, я был посторонним. В конечном счете бессознательное стремление слиться со средой взяло верх, и я начал дожидаться зеленых человечков. Но я бы никогда не пошел на поводу у светофора в присутствии коллеги-экспата. Никогда – пока это не случилось неделю назад в компании Мо.

Как обычно, я пренебрег красным светом, пошел на другую сторону и только тогда понял, что иду один. Мо остался на тротуаре, делая то, что делают немцы. Просто стоял, хотя и с немного виноватым видом. Его застали врасплох. Когда он (совершенно по правилам) пересек улицу, я улыбнулся ему – не насмешливо, а подбадривающе, давая понять, что я тоже сдался и стал одним из них. Неужели дубинка социальных норм в Германии настолько сильна, что даже самых антинемецки или антисистемно настроенных людей она вынуждает считаться с собой?

Мо наконец появляется на пороге, сразу же обнаруживая причину своего опоздания. Он выглядит как смерть на курьих ножках, от него издалека разит Jägermeister. Видимо, он только что проснулся после попойки, которая затянулась до утра. Вместе с обязанностями дежурного я снимаю с себя фартук, бросаю ему, и вместе с Дастином мы направляемся к машине.

* * *

Проснувшись, мы видим туристов, проходящих мимо нашей машины и иногда с любопытством заглядывающих в окна, как будто мы прибыли с Марса. Наверное, это потому, что мы припарковались в 400 метрах от церкви Сакре-Кер. После завтрака по-французски в одном из монмартрских кафе мы спускаемся в парижские недра – в метро. Внизу мы проходим мимо человека, играющего на саксофоне под ритм драм-машины из 1980-х, мимо старого пьянчужки, выкрикивающего ругательства, и человека в костюме, открыто мочащегося на облицованную плиткой стену. Общественный транспорт всегда дает вам представление о жизни городских низов. Париж – единственный город, который каким-то образом может совмещать статус самого романтичного места в мире и взрослых мужчин в костюмах, которые мочатся на краю подземной платформы. Сверху город переливается и соблазняет морем огней, снизу он разлагается и отвращает всяческими недопустимыми наверху неприглядностями.

“École Militaire”, – объявляют нашу остановку. Париж светлеет, как тоннель ближе к выходу из метро. Стоит поздняя зима с ясной погодой, и в этом шикарном округе парижане высыпали наружу, позируя на террасах кафе в тени Эйфелевой башни. Станция École Militaire названа по знаменитому военному училищу, размещающемуся здесь же в величественном здании xviii века. В 1784 году именно здесь любимый Францией корсиканец-коротышка набирался военного мастерства. Напротив École Militaire располагается кафе Le Tourville, где я должен встретиться с Жоржи Соботой, сыном Карела Соботы, бывшего личного помощника Альберта Геринга на заводе “Шкода” в Брно.

Это больше похоже на шумный бар, чем на расслабленное кафе. Официанты с подносами в руках снуют среди хаоса столиков и тел, изо всех сил стараясь пропустить мимо ушей шквал обращенных к ним pardon и s’il vous plait, – громкость разговоров и “фоновой” музыки зашкаливает. Сбитый с толку этим мельтешением, я озираюсь и случайно произношу вслух: “Где же мой человек?” Голос снизу неожиданно произносит: “Я твой человек”.

Жоржи одет по-простому, в черную ливайсовскую футболку и голубые джинсы. Он так же высок, как и его чешский отец, и такой же жизнелюб, как его соотечественники-южноамериканцы. Он постоянно демонстрирует заразительную улыбку, особенно когда пересказывает услышанные от отца истории о тех трех годах, что Карел Собота называл Альберта начальником и другом.

“Мой отец рассказывал мне об [Альберте Геринге], но он изменил его имя, – говорит Жоржи. – Может быть, потому что я был маленьким и он боялся сказать мне его настоящее имя… Если бы я начал пересказывать все своим дружкам, от них оно могло пойти дальше. Понимаете, такого рода информация… для него это могло обернуться проблемами. Поэтому он называл его барон фон Мош”.

* * *

Молодой Карел Собота почти не знал отца. Ему было пять лет, когда его семья, всего через несколько недель после начала Первой мировой войны, получила известие о смерти отца. Без кормильца госпожа Собота была вынуждена оставить дом в Йинонице, тогда небольшой деревне на окраине Праги, и переехать в дом родителей мужа в центре Праги. С тех пор его дедушка и бабушка обеспечивали Карела, а также его мать, брата и сестру. Для немолодых уже людей это не было легкой задачей. Дед Собота был искусным каменщиком, но у него уже не было умелого помощника в лице собственного сына. Его две постаревшие усталые руки едва только и могли обеспечить семью едой.

Однако это не помешало Карелу заняться тем, чего он больше всего хотел сам. “Когда он был ребенком, наверное, лет семи… его дед с бабкой иногда давали ему деньги на карманные расходы, какие-то гроши. Денег особо не было, жили бедно. Поэтому, когда его друзья брали свои деньги и бежали покупать конфеты и сладости, он свои откладывал”, – говорит Жоржи. Каждый раз, когда собиралось достаточно, он оставлял друзей в кондитерском магазине и шел в книжный, где утолял собственное пристрастие к словарям и учебникам иностранных языков. Любовь к языкам помогла Карелу хорошо учиться в школе и заработала ему стипендию в престижной Коммерческой академии Эдварда Бенеша в Праге. Там он изучал международный бизнес и лингвистику.

После выпуска в 1928 году и восьми лет работы переводчиком в местной пражской фирме его наняли в Ceskoslovenskd Zbrojovka Brno – оружейную компанию, известную сотрудничеством с Enfield British Royal Small Arms Factory в разработке пулемета марки “Брен”. На фоне выбывания из игры главных немецких производителей оружия после подписания Версальского соглашения эта основанная в 1918 году компания процветала и быстро стала одним из ведущих мировых производителей винтовок Маузера. Позже, в декабре 1938 года, выкупив значительную долю своего оружейного бизнеса за девять с половиной миллионов долларов США у всемирно известного французского производителя оружия Schneider et Cié, Ceskoslovenskd Zbrojovka Brno вступила в консорциум под крылом “Шкоды”. Позже, летом, после немецкой аннексии Богемии и Моравии 15 марта 1939 года, она стала первой “дочкой” “Шкоды”, которая была силой отторгнута в пользу Reichswerke Hermann Göring AG.[143]