Философия: Кому она нужна? - Айн Рэнд

Автор статьи утверждает, что было время, когда «ужасные наследственные неравенства богатства, статуса и власти повсеместно воспринимались как божественно предопределенный факт». Он рассуждает о феодализме и о британской сословной системе. Но для современного человека, говорит он, «этот факт невероятно труден для понимания. Аксиомой для него является то, что каждому индивиду должно быть позволено получать по способностям вне зависимости от родословной. Власть, богатство, социальный статус должны быть открыты таланту. Только когда общество достигает этого состояния, оно считается справедливым».

Если вы думаете, что это провозглашение индивидуализма, подумайте дважды. Современные либералы, продолжает Уорсторн, «склонны верить в справедливость, когда люди больших способностей занимают вершину, а люди без оных довольствуются остальными местами». Вершина чего? Остальными – это какими? Автор не говорит. Судя по последней части статьи, его ответ звучал бы так: на вершине политики, богатства, научных достижений, искусства, заработанного уважения или аристократии, обязанной своим титулом государству, – в общем, всего, что любой мог бы захотеть и чему он мог бы позавидовать.

Настоящий «недуг» социума, говорит автор, вызван «усиливающейся очевидностью, что это предположение [о справедливом обществе] должно быть оспорено. Меритократический идеал больше не управляет всеобщим одобрением».

«Меритократия» – это старое антипонятие и один из самых презренных «философских комплектов». Одним лишь своим окончанием это слово стирает различие между разумом и силой: оно уравнивает людей выдающихся способностей с политическими правителями и силу достижений – с силой политической. Это слово предполагает, что нет различия между свободой и тиранией: аристократия – тирания политически организованной элиты, демократия – тирания большинства; а когда государство защищает индивидуальные права, то результатом становится тирания талантливых, тех, кто «заслужил», то есть свободное общество управляется тиранией справедливости.

Мистер Уорсторн идет дальше. Его следующий «философский комплект» становится проще и грубее. «Раньше считалось открыто несправедливым, что ребенку дается огромное преимущество исключительно потому, что он – сын графа или дворянина. Но как насчет современных детей из богатых и образованных семей – дает ли им это хороший старт в образовании? Разве такой ребенок не получает выгоду от наследственной привилегии, не менее несправедливую, чем она была во времена аристократии?»

А как насчет Томаса Эдисона, братьев Райт, Командора Вандербилта, Генри Форда – старшего или политических деятелей вроде Авраама Линкольна и их «огромного преимущества»? И с другой стороны, как насчет хиппи с Парк-авеню или наркоманов, детей интеллектуалов и мультимиллионеров?

Кажется, мистер Уорсторн рассчитывал на то, что «всеобщее открытое образование» всех уравняет, но оно его разочаровало. «Семейная жизнь, – говорит он, – важнее школьной в плане определения способностей… Ученые степени сегодня все равно что гербы во времена феодализма. И все так же доступ к ним несправедливо определяется родословной, как определялся принадлежностью к знати». Это, говорит он, исключает «любую подлинную веру в равенство возможностей» и «объясняет современное популистское стремление разделаться с такими образовательными разграничителями, как экзамены и дипломы, поскольку рассматриваются в качестве позднейшей формы привилегии, которыми, по сути, и являются».

Это значит, что если молодой студент (которого зовут, скажем, Томас Хендрикс) после многих дней и ночей прилежной учебы доказывает, что он хорошо знает медицину и сдает все экзамены, то он просто наделен случайной привилегией, несправедливым преимуществом в противовес другому студенту (по имени Ли Хансекер), который проводил время в наркотическом тумане, слушая рок-музыку. И если Хендрикс получит диплом и работу в госпитале, а Хансекер – нет, то второй воскликнет, что он ничего не мог поделать и, вообще, у него не было даже шанса. Волевое усилие? Такого не существует. Сила ума? Она определяется семьей, и он не виноват, что родители не привили ему волю к учебе. Ему просто полагается работа в госпитале, а справедливое общество ему ее гарантирует. Судьба пациентов? Он хорош так же, как и любой другой его коллега («все люди, в сущности, равны»), и единственная разница между ним и привилегированными ублюдками – это диплом, который был несправедливо вручен как феодальный герб! Равные возможности? Не смешите его!

Социалисты, замечает мистер Уорсторн, всегда использовали «идеал равных возможностей», чтобы «двигаться вправо, то есть в направлении “левых”». Они считали его, этот идеал, первым гвоздем в деле эгалитаризма.

Затем, внезапно, Уорсторн начинает раздавать те же советы «правым», на реализации которых всегда настаивали «левые» (и не просто так: любой «правый», этот совет принимающий, его достоин). Его совет, как обычно, включает угрозу и рассчитывает на страх. «Но есть одна проблема, как для “правых”, так и для “левых”. Мне кажется, что осведомленность о несправедливости существующего общества, о новых формах случайного распределения власти, статуса и привилегий будет только расти. Возмущения против новой меритократии будут нарастать так же, как нарастали против старых аристократии и плутократии».

«Правые», говорит он, должны «разработать новые способы прекращения этого возмущения, не задевая тех, кто на вершине, не наказывая выдающиеся достижения, не навязывая единообразия, чтобы разрушить дух свободного и динамичного общества». Заметьте, что он понимает и цинично признает, что существует такая проблема, как «наказание выдающихся достижений», которую он скидывает на плечи «правых» и не возражает против карательных мер как таковых, пока они не уводят в крайности. И это в статье, которая написана как призыв к справедливости.

У мистера Уорсторна есть решение проблемы, которое он и предлагает «правым», – и тут во всей красе проявляется сущность и цель альтруизма, как одуванчика, разбрасывающего повсюду свои семена, или как сорняка, покрывающего собой огромные пространства. Цель – не бросить в огонь искупительные жертвы, а заставить их прыгнуть в печь по собственной воле: «Что потребуется от новой меритократии, так это полностью пересмотренный и возрожденный дух принципа “положение обязывает”, берущий начало в том факте, что эти люди чрезвычайно привилегированны и должны, как класс, вести себя соответственно и быть готовыми платить более высокую социальную цену через налогообложение и оказание услуг за право пользоваться своими талантами».

Кто наделил их правом «пользоваться своими талантами»? Те, у кого нет таланта. Кому они должны платить «более высокую социальную цену»? Тем, у кого нет никакой социальной ценности. Кто обложит их налогом на их продуктивный труд? Тем, кто ничего не произвел. Кому они должны оказывать услуги? Тем, кто бы не смог выжить без них.

«Вы хотели знать, кто такой Джон Голт? Я первый способный человек, отказавшийся рассматривать свою способность как вину. Я первый человек, который не будет раскаиваться в своих добродетелях и не позволит использовать их как орудие моего уничтожения. Я первый человек, кто не станет принимать мученичества от рук тех, кто хотел бы, чтобы я погиб за привилегию содержать их» («Атлант расправил плечи»).