Если о нас узнают - Софи Гонзалес

Зак пугается и чуть ли не задыхается, когда произносит ответ:

– Понятия не имею.

Он прочищает горло, и Эрин протягивает ему бутылку с водой. Он принимает ее, но не пьет.

– Нет, серьезно, это просто глупый слух. Не думаю, что кто-то из нас будет злиться друг на друга лишь из-за того, что тот попал в список.

Это еще одна из его колкостей, которую можно понять, только если знаешь всю ситуацию. Даже не могу ответить, потому что лишь я знаю истинный смысл. Мы бы не стали злиться друг на друга из-за этого. Он мне не нравится, потому что мы поцеловались, и для него этот поцелуй значил гораздо больше, нежели для меня. Он все усложнил.

Мое зрение расплывается.

Где-то вдалеке Энджел жестикулирует Заку.

– Вот именно. Я не собираюсь злиться на своих друзей только потому, что у людей нет вкуса.

Интервьюеры разражаются смехом, и это происходит как в замедленной съемке. Энджел смеется и качает головой. Я шучу. Я шучу. Вроде того.

Я расслабляю челюсти, и все наконец-то встает на свои места.

– Именно, – отвечаю я чересчур громко. Головы всех присутствующих поворачиваются в мою сторону. – Я уверен, что говорю от лица всех членов группы, когда утверждаю, что не верю в то, что дружбу можно испортить бессмысленными вещами. Но честно? Даже если бы мы и не ладили, то это не было бы столь очевидно. Я, например, много лет провел в музыкальном лагере. Любой, кто там работал, знает, как часто возникают беспричинные ссоры.

Девушки оживленно кивают, и раздается чей-то смех, но я не могу понять, чей именно.

– Но шоу продолжается, понимаете? Ты не можешь закатить истерику на сцене, потому что тебе приходится играть с кем-то, кто тебе не нравится. И лично я, знаете ли, не ребенок. Я всегда буду относиться к своим коллегам с уважением.

Вот так. Я тоже умею говорить двусмысленно.

Я так переполнен довольством и триумфом, что только через секунду понимаю, что у интервьюеров странное выражение лица. Они улыбаются, конечно же, но это совсем другая улыбка. Голодная.

Я прокручиваю в голове свои слова и замечаю, что в моем голосе появилась резкость. Пассивно-агрессивная злоба.

Я говорю, как моя мама.

Повисает ужасающая тишина, и Энджел начинает громко смеяться.

– Коллеги, – говорит он, – видите, наш Рубен лучше всех, он всегда так спокоен. И когда узнаешь его ближе, то понимаешь, что под словом «коллеги» он подразумевает своих самых лучших друзей. Серьезно! Например, однажды он собрался на свидание, о котором я был не в курсе, потому что он сообщил нам, что идет на важную встречу!

Эта история – чистейшая ложь. Но я безмерно благодарен способности Энджела придумывать всякую чушь на ходу.

– О! – Одна из девушек цепляется за эту информацию, ее глаза сверкают. – У тебя есть девушка, Рубен?

Я чувствую, как Эрин сверлит меня взглядом: «Не смей».

Конечно, я не посмею. Как и всегда, я играю в их игру, несмотря на то, какую боль это мне причиняет.

– Сейчас нет. Все еще в поисках той самой.

Интервью продолжается, но я знаю, что все испортил. Напряжение тяжелее, чем когда-либо, и оно пробралось прямо в желудок, где засело, как камень.

До конца интервью я почти не разговариваю. Все, что я могу делать, – это воспроизводить свои собственные слова. Знаю, какой будет реакция на этот поступок. И самое страшное, что это будет правдой. Я сорвался, облажался, и теперь люди узнают об этом. И я даже не могу винить никого другого.

Пятьдесят на пятьдесят, как сказал Джон.

Он оказался прав? Неужели все это время я был в ярости? Ранил всех вокруг, даже не замечая этого?

После окончания интервью я не могу взглянуть кому-либо в лицо. И я ничуть не удивлен, когда Эрин отводит меня в сторону, пока мы садимся в автобус, чтобы отправиться на следующую встречу.

– Сегодня днем, когда мы вернемся в отель, Джефф хочет поговорить с тобой и Заком, – говорит она.

Ее голос осторожный и извиняющийся. Это предупреждение.

Настоящее дерьмо вот-вот начнется.

У меня еще никогда не было такого количества проблем с Chorus.

Да и вообще с кем-либо.

Я могу сказать, что это серьезно, по тому, как холодно и отстраненно все относятся к нам с Рубеном. Будто даже нахождение рядом может повлечь за собой неприятности. Это началось, как только мы сели в автобус, чтобы вернуться в отель, и гнетущим облаком висело над нами всю дорогу. Эрин очень осторожна в выражениях, а Джон и Энджел вообще не разговаривают. Но хуже всего дела обстоят с Рубеном, который снова игнорирует меня. Я даже не знаю, что ненавижу больше: то, как он разговаривал со мной в автобусе сегодня утром (его злобный тон, замаскированный дружелюбием), или это. Бесконечное, ледяное молчание. В прошлом, возможно, совместные неприятности сблизили бы нас, но он снова стал вести себя так, будто я невидимка.

Сейчас я стою в ванной и умываюсь. Встреча начнется через минуту.

Он назвал меня ребенком. И он практически подтвердил интервьюерам, что между нами действительно есть напряжение. В том, что у меня сейчас неприятности, виноват только он.

Я брызгаю водой на лицо. Грустью делу не поможешь. Я не могу все испортить.

Рубен ждет меня в конце коридора, когда я выхожу из своего номера. Заранее, конечно же. Сейчас я чувствую не злость, а тянущую тупую боль. Как будто чего-то не хватает. Как будто все было бы не столь плачевно, если бы мы решали эту проблему как друзья.

Когда мы приехали в отель, Эрин дала нам полчаса на то, чтобы освежиться и подготовиться к звонку. Ее тон ясно дал понять, что мы должны выглядеть безупречно, никак иначе. Так что сейчас мы больше похожи на юных бизнесменов, чем на поп-звезд, но это вполне уместно, учитывая, что мы будем общаться с Джеффом. Для него поп-музыка – это бизнес.

Я серьезно, так и есть. Не думаю, что он понимает, какое значение для меня имеет музыка, как она важна. Не понимает, что это один из самых быстрых способов разбудить в себе эмоции и насколько он силен и необходим. Это гораздо больше, чем источник денег.

Я подхожу к Рубену, и он просто наклоняет голову в знак приветствия. Конечно. Молчание продолжается. Приятно осознавать, что в эту игру могут играть двое. Мы заходим в лифт и молча поднимаемся наверх. Я скрещиваю руки на груди и прислоняюсь к стенке.

Воздух между нами потрескивает. Парень смотрит перед собой, челюсти расслаблены, выражение лица спокойное. Он просто идеален. Даже если Рубен нервничает, то он никак этого не показывает. Неужели его действительно не волнует то, что может произойти? Или это напускное притворство? Я открываю рот, но его глаза говорят мне не делать этого, поэтому я смыкаю губы.