Мой собственный Париж - Элеонора Браун

Мы с Кэти быстро попытались принять эту философию, за исключением вина для Кэти. Во время вечерней прогулки мы направились не в ту сторону и наткнулись на людей, танцующих танго под музыку, играющую из огромного переносного проигрывателя. Вместо того чтобы быстро вернуться на запланированный маршрут, мы просто сидели и наблюдали за танцорами, в то время как небо за ними меняло цвет с фиолетово-голубого на сине-серый.

Когда мы вернулись домой в Сан-Диего, мы с Кэти вспоминали совет Бруно на протяжении более десяти лет. Что бы ни происходило в жизни, мы постоянно напоминали друг другу о том, что необходимо расслабиться и наслаждаться жизнью. Эти слова были подобны кнопке перезагрузки.

Так как Париж для меня был городом материнской любви, я предложила своей маме отправиться туда осенью, после того как Кэти поступила в колледж. Я знала, что переезд Кэти я буду переживать тяжело, и, как говорится, поездка в Париж – это всегда хорошая идея. Плюс ко всему я не проводила с мамой времени наедине с момента своего переезда из ее дома тридцатью годами ранее, и пропасть между нами казалась широкой.

Мама воспитывала меня в одиночку после того, как развелась с моим отцом и сняла квартиру-студию в Гринвич-Виллидж в 1970-х годах. Она записала меня в детский сад при местной государственной школе, отправила на занятия в школу балета Джоффри и ездила на метро на окраину города, чтобы работать новостным ассистентом в газете New York Times. Большую часть времени я даже не подозревала, что она находилась в финансово трудном положении, потому что мы всегда с ней смеялись.

Соседями сверху у нас была парочка геев – оперный певец и парикмахер, которые всегда ссорились. По какой-то причине, когда оперный певец решал в порыве эмоций уйти из дома, он никогда не пользовался входной дверью. Вместо этого он выползал через окно гостиной на пожарную лестницу. Каждый раз парикмахер запирал окно, и оперному певцу приходилось спускаться к нам. Он заползал к нам в окно, хватал нашу метлу и бил ею по потолку, продолжая ругаться. Жизнь была подобна ситкому без рекламных пауз.

Однако много времени прошло с тех пор, и мы с мамой теперь жили на противоположных побережьях. Мы вместе отмечали праздники и часто созванивались, но не разделяли ежедневные моменты близости, такие как общая корзина с грязным бельем или забитые трубы. Да, это естественный жизненный процесс, но он приводит к разрыву связей.

Несколько лет назад мне мама сказала, что надеется, что мои мечты сбудутся. Когда я у нее спросила, о каких именно мечтах идет речь, она не смогла назвать ни одной. «Хм, все мечты», – напряженно ответила она. Надо признать, что я сама ничего не знала о ее самых сокровенных желаниях. Конечно, я знала, что она посещала всевозможные духовные мастер-классы, управляя своими чакрами, регрессируя к прошлым жизням и проговаривая мантры. Я знала, что она избегала солнечных лучей из-за страха навредить своей безупречной коже и что она была одной из тех немногих женщин, кто жаловался, что не может стать тяжелее, чем 45 килограммов. Я также знала, что спустя три десятка лет ее работы в отделе драматургии в New York Times ее с любовью называли Графиней Бродвея за ее коллекцию широкополых шляп и поклонников-геев. За той прекрасной личностью, которую видел мир, я не могла разглядеть своей мамы. Я не знала, какой она была внутри, что приводило ее в восторг и чего она боялась.

Поездка в Париж с Кэти нас сильно сблизила, и я решила, что подобная поездка нас сблизит и с мамой. Я представила, как мы с ней гуляем под руку по мощеным переулкам, позабыв о времени и обмениваясь секретами. Пусть это звучало клишированно, но я этого сильно хотела. Я мечтала о том, что после стольких лет работы с объектами для фотографии она, наконец, сама возьмет в руки камеру и обнаружит в себе скрытый художественный талант. Дома она противилась этой идее, сказав, что прищуривания в камеру поспособствуют развитию морщин вокруг ее глаз. Однако в Париже я надеялась, что она осознает, что в возрасте семидесяти шести лет пары линий на лице не избежать.

Когда мы с Кэти были в Париже, мы придумали кодовые слова на случай подозрительных ситуаций и особое рукопожатие. По возвращении домой у нас были воспоминания о проведении ночи в книжном магазине «Шекспир и Компания» в Париже. Нас почти арестовали за то, что мы перепрыгнули через ворота, чтобы проникнуть на игровую площадку у Люксембургского сада. Наша поездка в Париж подарила нам такие шутки, которыми мы могли обмениваться при помощи лишь взгляда, находясь в разных концах комнаты. Я не могла дождаться момента, когда я бы разделила подобный опыт со своей мамой.

Она отклонила мое предложение посетить Париж вместе, сославшись на подъем волны антисемитизма во Франции. Я была опустошена, но решила, тем не менее, воспользоваться накопившимися благодаря частым перелетам милями и посетить Париж в одиночестве. Пустое гнездо – не то место, где мне хотелось находиться, а Париж был моим любимым убежищем.

Когда я сказала маме о том, что взяла себе билеты, она предложила поменять даты своего круиза по Франции, чтобы встретиться со мной в Париже на один день.

– Погоди… ты едешь в круиз через Францию? – спросила я.

– Да, и последний пункт – Париж. Мы можем вместе провести целый день!

– Значит, антисемитизм не является проблемой, когда ты просто проплываешь мимо нее?

– Это круиз для пожилых людей, где нам будут читать лекции, а также позаботятся о всех турах и питании, – сказала она.

Я вздохнула, смирившись с тем, что никогда не разделю того прекрасного магического опыта в Париже с мамой. Мы никогда не прогуляемся по садам у музея Родена. Мы никогда не будем выбирать шляпки и покупать антиквариат на блошиных рынках в Сент-Уэне. Мы никогда не будем сидеть в летнем кафе и с трудом пытаться попросить у официанта что-нибудь без глютена. Возможно, это все, что мы можем ожидать от родителей. Возможно, нам не дано никогда близко их узнать. Может, мне следует быть благодарной за то, что я могу разделить с дочерью, и просто перестать надеяться на большее с мамой. Тем не менее именно близость с Кэти заставила меня почувствовать ее отсутствие с мамой.

Прежде чем каждая из нас отправилась в свое путешествие, она позвонила мне, чтобы рассказать о своем маршруте:

– Нам проводят тур по Парижу, и нас могут высадить либо у Нотр-Дама в полдень, либо привезти автобусом обратно в отель.

– Отлично, давай встретимся у Нотр-Дама, – предложила я.

– Нет, давай ты за мной приедешь в отель. Мы никогда не найдемся у Нотр-Дама, – сказала она голосом, в котором от этой мысли прослеживались нотки паники.

– Мы можем встретиться прямо у главного входа, – предложила я. – Отправь мне СМС, как будешь там.

Такой план оказался слишком сложным.

– Ты же знаешь, что я не пользуюсь СНС!

– СМС, мам, СМС. Там «м», а не «н». В любом случае, прямо перед собором стоит точка отсчета – «нулевой километр». Его сложно пропустить, но если вдруг пропустишь, то можешь спросить у кого-нибудь.

– Ты сильно усложняешь, Дженнифер! – сказала она.