Оружие без предохранителя - Михаил Нестеров

– С кем? – Квартирантка захлопала сонными глазами.

– Со своей каталкой, – ответил Сплин. – Заехал погадить в толчок и застрял. Не пойму, как кресло могло так перекоситься и наглухо застрять в двери...

– Ну тогда я в ванну и спать.

– Да, вали. Не застрянь только.

Она выложила на стол часть выручки и удалилась. Сплин сунул деньги в карман и снова сосредоточился на мониторе.

В первую очередь он обратил внимание на качество записи. Снимали не мобильником, определил он. Также у него сложилось чувство, что незнакомый оператор поднял с пола уже работающую видеокамеру. Пару раз ушел горизонт, не было сколько-нибудь долгой картинки. Наконец картинка стала, можно сказать, статичной, в кадре появилась патрульная машина, снятая так, что была видна верхняя часть дверцы и половина проблесковой системы. Лицо патрульного, сидящего за рулем, Сплину показалось красным. Это было ошибочное впечатление, и он нашел тому причину. Виной всему – красное пятно лазера, метавшееся по лицу милиционера. Сейчас произойдет что-то страшное, подумал Сплин. Но его очерствевшее сердце билось ровно, как всегда. Оно же безошибочно подсказало хозяину, что здесь нет места фальсификации. Все дальнейшее походило на ролевую игру от первого лица. Только вместо монстров – живые люди. Расправившись с милиционерами, неизвестный киллер направился в церковь. «Неужели замаливать свежие грехи?» – отметил Сплин. Его руки тянулись к клавиатуре, чтобы привычно быстро настучать текст. И тут настал тот момент, когда Сплин пустил слюну от удивления. Киллер расстрелял шафера, жениха, подругу невесты, но, слава богу, не тронул саму новобрачную. Все говорило за то, что он похитил ее. Его отверженное сердце не выдержало, что ли?! Удивлению Сплина не было предела. Прошли минуты, и привычно броско поданный материал в блоге Дениса Саплина и ссылка на ролик перегрузили модемы сотен и сотен пользователей Сети. Он потер руки и, развернув кресло, покатил в комнату, которую сдавал проститутке. Он разбудил и ее, и соседей снизу громким голосом:

– Так что ты там насчет потрахаться говорила?

* * *

Игорь Поливанов увидел репортаж, и его рука потянулась к телефонной трубке. Однако двузначный номер он набрать не успел – помешали тревожные мысли, сопровождаемые набатными гудками. Погибли люди, и он причастен к убийству, потому что пропустил контейнер с оружием через границу.

Он в деталях припомнил недавний эпизод (один из тысяч в своей практике) и нашел в поведении байкера много подозрительного. Если бы он мог все вернуть назад... Он бы стал героем дня, а может, и человеком года на своей родной таможне, на него равнялись бы остальные. Причины этих сентиментальных соплей были на виду, копать не надо, но ничего поделать с этим он не мог. Эти мысли лечили его, и Игорь вскоре уже не чувствовал той степени вины, которая обрушилась на него в первые минуты. Правда, он до конца вечера частенько поглядывал на телефон: то ли позвонить самому, то ли дождаться звонка. Но не представлял, как его могут уличить в халатности или преступлении, не важно, ведь поезд давно ушел.

Поливанову завтра заступать на смену. Он точно знал, что явится на работу, не выспавшись как следует, с темными кругами под глазами, работу начнет с азов, чтобы снова не допустить ошибку. Ведь в той ситуации с байкером сыграл, по большому счету, человеческий фактор – уверенность, с которой диверсант прошел паспортный и пограничный посты, и говорила о его профпригодности. Плюс очень надежный контейнер для перевозки, способный обмануть рентгеновскую установку («Интересно, – подумал Поливанов, – эта «технология обмана» made in Italy? Или Russia?»). Менее надежный контейнер заставил бы нарушителя границы понервничать.

Игорь начал путаться и закрыл эту тему. Неожиданно быстро, хотя и поздно (шел первый час ночи) уснул и проспал до утра сном человека с чистой совестью.

* * *

Скобликов на горном велосипеде выпадал из общей гармонии улицы, но на него обратил внимание только постовой в то время, когда Виктор вынужденно заехал на тротуар и продолжил движение по пешеходной дорожке. Свисток гаишника, и Скобликов съехал с высокого бордюра обратно на проезжую часть.

Он ехал в Бабушкинский район. Его манила «холодная» улица, девятиэтажный дом, малометражка Михея, в которой недоставало нескольких вещей...

Дверь подъезда оказалась открытой. Кто-то из жильцов переезжал. Грузовая машина была забита мебелью и через несколько минут отъедет. Скобликов спешился. Взвалив на плечо велосипед, на одном дыхании преодолел лестничные марши и остановился перед знакомой уже квартирой. Снова воспользовавшись отмычкой, вошел внутрь, по привычке закрывая дверь левой, «неудобной» рукой, как будто шарил в ее поисках, находясь здесь впервые. Он прислушался, потянул носом воздух, сканируя атмосферу помещения, а взгляд уперся в одну точку. Значило ли это, что зрение отключилось, освобождая память для других внешних чувств?..

Виктор опустил тяжелый ранец, который порядком оттянул ему плечо, на пол. Не разуваясь, прошел в единственную комнату, метраж которой составлял ровно одиннадцать метров. Остановившись в середине, осмотрелся. Его взгляд застопорился на подоконнике, который показался ему прилавком к миру, раскинувшемуся за окном. Руки словно принадлежали не ему, когда он сдвигал цветы в сторону, освобождая центр этого бесценного прилавка. Побарабанив по нему пальцами, он глянул через запыленное стекло на улицу и вернулся к нему через несколько мгновений уже с ранцем.

Располосовав его одним движением и поморщившись от неприятного шелеста «молнии», открыл клапан и вынул из сумки тугой сверток. Положив его на пластиковую поверхность подоконника, бережно, как подкидыша, развернул. И будто впервые увидел то, к чему его глаза давно привыкли, а пальцы досконально изучили. Он снова изучал «бизон» глазами, заодно любуясь его современными формами. Наконец наполовину прикрыл его. С чем был связан его вздох – Скобликов не мог понять.

Он присел на корточки перед ранцем, последовательно вытащил несколько предметов. Один пустой шнек бросил на диван, еще один пустой, а также полный положил в ящики комода и не стал задвигать их, создавая атмосферу, которая указывала бы на торопливость. Наконец – очередной гвоздь программы.

В ванной комнате из корзины с грязным бельем Виктор выбрал майку, хранившую запах пота Михея и все еще влажную, а также несвежую рубашку, носки. Эту одежду он разложил на софе. Разложил. Так не пойдет. Он сделал вид, что снимает рубашку и бросает ее на стул, на спинку стула. Майка летит в угол софы, за ней – носки. Вот так, как сейчас, все выглядело естественно, как будто он действительно вернулся уставший после тяжелой работы, посидел, приводя в порядок мысли и чувства, на софе, потом разделся. Разложи он одежду по-другому, это тоже выглядело бы естественно – для любого другого, но не для него. Для Виктора этот момент был важен. Он мог по-киношному, полушутя признаться себе: «Вот в этом весь я» и не погрешил бы против истины «приходящего чистюли».

В сумке остались деньги, которые Виктору вручил Сонни Новелла. Неполная пачка стодолларовых купюр. Он положил ее рядом с «бизоном» и, дурашливо изобразив фотографа, клацнул воображаемым затвором. Снимок получился на загляденье. И этот, и последующий. Все они составляли короткий ролик под названием (пусть даже идиотским): «Возвращение убийцы домой». Пусть он даже вернулся как с пляжа, побросав мокрую одежду, ласты и что-то там еще. Беспечный он или нет, об этом будут судить другие, те, кто очень скоро перешагнет порог этой комнаты...