«Гудлайф», или Идеальное похищение - Кит Скрибнер

Коллин поднялась на ноги и двинулась к Тео с мистером Брауном. Ушибла голень о фанерный ящик, когда потянулась к Тео, чтобы взять его за руку, охватившую шею старика.

— Он больше не будет, Тео, — сказала она. — Он будет хорошо себя вести, правда, мистер Браун?

Давным-давно, когда Тео разглядел Коллин на трибунах, она увидела, как выражение его лица изменилось, стало спокойным. Он перестал сопротивляться державшим его мужчинам и вернулся к товарищам по команде, обступившим мат, но все время оглядывался, взгляд его то и дело перебегал от нее к отцу, к судье и снова к ней: Тео пытался понять, победил он или нет.

Сейчас он взглянул ей в лицо и ослабил захват на шее мистера Брауна.

— Прошу прощения, — произнес он. Коллин не могла бы с уверенностью сказать, к кому он обращается.

Тео держал мистера Брауна, пока Коллин заканчивала перевязывать ему голову. Потом она поддела ногтем уголок повязки на его руке. Повязка легко отошла, лейкопластырь почти растворился от пота. Коллин полила водой рану. Пуля прорыла себе путь в несколько дюймов вверх по руке, порвав кожу, глубоко избороздив плоть. Рана была открытой, плоть в ее глубине — красной и влажной, а края как-то вывернулись и обесцветились.

Коллин взглянула на Тео и покачала головой. Он коснулся ее плеча, кивнул и одними губами сказал: «Все хорошо». Коллин насухо промокнула рану, побрызгала на нее антисептиком «Бактин» и наложила свежую повязку. И тут она услышала доносящийся из штанины мистера Брауна, из того самого места, где клейкой лентой были связаны вместе его ноги, булькающий звук: лилась моча. Вот бедняга.

Тео оторвал от катушки кусок клейкой ленты, и этот звук напугал мистера Брауна. Хотя глаза у него были по-прежнему заклеены, он повернулся к Тео лицом, как бы желая на него взглянуть. Он сказал: «Нет». Он сказал: «Пожалуйста». Он сказал: «Я обещаю вам…» Но Тео заставил его замолчать, затолкав ему между губами скомканный кусок ткани, и залепил ему рот клейкой лентой.

Из горла мистера Брауна просочился стон, совсем не похожий на человеческий, словно у него под пиджаком спрятался маленький, загнанный в угол зверек.

— Лечь, — приказал Тео. — Падай.

Мистера Брауна затрясло. Он сгорбил узкие плечи, приглушенный вопль с хрипом вырвался из его горла. Тео схватил его за шиворот, потом подсек под колени, повалив на плед, и принялся продергивать веревки сквозь отдушины ящика. Однако, когда мистер Браун услышал, как веревки трутся о фанеру, он стал бить ногами в воздух. Коллин схватила его за мокрые щиколотки и прижала их к пледу, не думая о том, почему они мокры, не думая о зловонии, отвернув в сторону лицо. Тео туго натянул веревку над мечущимися из стороны в сторону бедрами мистера Брауна, над его грудью, потом — над плечами. На этот раз Тео протянул веревку и сквозь отдушины у самого лица мистера Брауна. Коллин пришлось упереться руками в его лицо и надавить изо всех сил: им же надо защитить его от самого себя! Жилы на шее мистера Брауна напряглись и выступили под дряблой кожей. Кадык то поднимался, то опускался из-за приглушенных воплей. Она прижимала его голову к подушке, давя на лицо до тех пор, пока Тео не натянул веревку прямо над его заклеенными глазами и ртом, а когда она его отпустила, он вздернул голову вверх, но наткнулся на веревку. Сработало. Теперь он не сможет колотить по крышке ящика. Он больше не сможет причинить себе вред.

Коллин закатила наверх дверь бокса и привалилась к машине. Ей все еще были слышны нечеловеческие вопли, рвавшиеся из горла мистера Брауна. Потом Тео захлопнул крышку ящика. Она напрягла слух… Слава Богу, воплей больше не было. Солнце поднялось выше. Она не имела ни малейшего представления о том, сколько времени они с ним пробыли.

Кровь на губе Тео успела засохнуть. Вид у него был жуткий. У нее тоже. Одежда у обоих была влажной и грязной, они перепачкались о мистера Брауна, даже волосы у них слиплись. А у нее на руках остались выделения мистера Брауна.

Дома, пока Коллин принимала горячий душ, Тео вымыл лицо и руки. Потом они тихонько спустились по лестнице — Тео слышал, что отец возится с чем-то в подвале, — и выскользнули в переднюю дверь. Однако мать Тео успела его окликнуть: она сидела с Тиффани за кухонным столом.

— Только не сейчас, ма! — крикнул Тео в ответ, закрывая за собой дверь. — Мы скоро вернемся.

Машину вела Коллин. На коленях у Тео стояла спортивная сумка; в ней находился мешок для мусора, а в нем — катушка клейкой ленты, хирургические перчатки и запечатанный конверт размером девять на двенадцать дюймов. Они проехали небольшой парк, где Тео мальчишкой катался на велосипеде, а спустя годы обходил его с полицейским патрулем и где теперь увидел трех чернокожих мужчин, пьющих что-то из бутылок, упрятанных в коричневые бумажные пакеты. Бейсбольная площадка заросла сорняками, ее теперь почти невозможно разглядеть. Цепи на качелях порваны.

Этот район никогда уже не вернется в прежнее состояние. Упадок не останавливается, городок опускается все ниже и ниже. Его просто принесли в жертву. По мере того как они приближались к деловому центру, видно было, что многие дворы не благоустроены, там даже травы нет. Стоят битые машины без номерных знаков, валяются велосипеды без колес; в домах разбитые окна. Перед домами толпятся женщины и дети, бегают собаки.

Теперь, стоило Тео свернуть не туда, как где-нибудь, меньше чем в четырех кварталах от дома, чернокожие мальчишки в майках, отвисших над поясами штанов, начинали приглашающе махать ему руками с обочин. И Тео понимал, что они думают — за чем же еще белому заезжать сюда, как не за наркотиками? А ведь по этим улицам Тео бегал в начальную школу.

Когда они вывернули на Либерти-авеню, главную улицу Лудлоу, Тео попытался увидеть не то, что видел сейчас, а то, что помнил. Лудлоу был когда-то замечательным городком с одной большой улицей: стойка с содовой и бутербродами в магазине Салмонсона «Рексолл», где Тео — сын заместителя начальника полиции, мог бесплатно получить стаканчик кока-колы в дополнение к уже купленному; скобяная лавка, где у старого мистера Фулсома карманы рабочего халата всегда оказывались наполнены несметными сокровищами: кусочками голубых мелков, плотницкими карандашами, линейками, маленькими бальзовыми планерами.

Здесь были магазин Вулворта, мясницкая, кинотеатр, банк и газетный киоск. Но теперь шоссе номер 22 сверкало четырьмя туго набитыми полосами, прошедшими через самую середину города. Обшарпанные бетонные ограждения встали почти вплотную к зданиям там, где когда-то были тротуары. Когда исчезли тротуары, а вместе с ними и парадные подъезды магазинов, почти все их владельцы оставили бизнес. Станция техобслуживания Дейва Мамульски и расположенная по соседству с ней португальская булочная были срыты бульдозерами, на их месте построен широко раскинувшийся комплекс «Заезжай-Заправься-Уезжай». В помещении вполне респектабельного паба разместились «Девушки живьем: от полудня до двух ночи». Вход в винный магазин, когда-то славившийся богатым ассортиментом кьянти, кошерных вин, водок, трубочного табака и сигар, теперь был закрыт решеткой, а витрины украшали сплошь заклеившие стекла бумажные рекламки, обещавшие «самые низкие цены» на крепленое пиво, полупинтовые бутылки низкосортного виски «Громовой» и непатентованные сигареты.