Сын епископа - Кэтрин Куртц

– Девлин, зажги сигнальный костер, чтобы вызвать семерых вождей, – сказал Кабалл менестрелю клана, вышедшему вперед, услышав свое имя. – И пусть волынщики играют похоронную песнь, чтобы помочь Мак-Ардри на его пути в небеса. – Он замер, когда Девлин и кто-то еще подошли и схватили его, чтобы Кинкельяну возможность сделать свое дело.

– И пусть женщины подготовят тело Мак-Ардри к его последнему отдыху, – продолжил он. – Пока мы не услышим иного, наш новый предводитель – молодой Дугал, и я буду руководить кланом только пока его…

Шипение горячего железа, сжигающего плоть, оборвало его речь, и тело Кабалла выгнулось в судороге, хоть он не произнес не звука. Он провалился в милосердную бессознательность прежде, чем это произошло, и он не слышал как одинокий волынщик заиграл плачущую песнь о своем мертвом предводителе, и как запричитали женщины, собравшись вокруг тела, чтобы забрать его и унести.

Однако, те, кто уезжал с новым предводителем, слышали это, как и Сайард О Рвейн, который, садясь на лошадь, чтобы отправиться в Ремут, изо всех сил надеялся, что похоронная песнь звучит только по старому предводителю и не имеет отношения к молодому.

В течение нескольких дней Дугал Мак-Ардри воспринял бы поминальную песнь волынщика как вполне подходящую для него, хотя он упрямо отказывался умирать. Он помнил угрозы убить его, когда его захватили, но, в то же время, он чувствовал, что те, кто захватил его, считали его достаточно ценным заложником. Когда он пришел в сознание в первый раз, они перевязали ему голову, но не сделали ничего с его сломанными ребрами.

Он опять вырубился, когда его поставили на ноги, чтобы усадить на отдельную лошадь, и в течение нескольких дней он то терял сознание, то снова приходил в него. Даже когда он приходил в себя, раскачиваясь в седле, голова его пульсировала от боли, а сломанные ребра, казалось, вспыхивали огнем с каждым вдохом или толчком. Иногда он терял сознание от одной только попытки сосредоточиться на окружающем мире.

Поначалу потеря сознания было чем-то вроде везения, поскольку у него болело все тело. Он не мог упасть с лошади, потому что его ноги были привязаны к стременам и связаны под животом лошади, но всякий раз, когда он обмякал в седле, что случалось слишком часто, его и так уже разбитое тело повисало на веревках, что заставляло болеть измученные мускулы снова и снова.

Но хуже всего дело обстояло с его головой. Как только во время нечастых привалов его ставили на ноги, он снова терял сознание. Вне зависимости от того, что он думал, это означало серьезное сотрясение мозга, и единственным лекарством от него мог быть только отдых. И, пока захватившие его продолжали продвигаться неизвестно куда, он знал, что должен просто терпеть.

Так прошло несколько дней со дня его пленения – четыре, насколько он смог вычислить. Он узнал, кто были те люди, которых сопровождали захватившие его, но это радовало не больше чем его состояние. То, что печально известный Архиепископ Лорис сумел каким-то образом сбежать из своей окруженной морем тюрьмы, заставляло его холодеть. Он задавался вопросом, знал ли об этом Келсон. Он подозревал, что побег Лориса был как-то связан с проблемами в Меаре, о которых беспокоился Келсон, но он никак не мог совместить их вместе. Его голова снова начинала болеть, стоило ему только подумать об этом.

Пока они ехали через вьюгу в тот, четвертый, день, его беспокоили голова и Лорис. Первая метель сезона обрушилась на них с первым проблеском утренней зари, и он дрожал от холода, несмотря на то, что его завернули еще в одну накидку. Пока они ехали через метель, он, измотанный, в полубреду, с запястьями, растертыми в кровь от езды с руками, связанными впереди, цеплялся пальцами за гриву своей лошади и пытался сконцентрироваться, чтобы оставаться в сознании. Когда скачка замедлилась, и он поднял голову, чтобы увидеть причину, он увидел, что они приближаются к призрачной черноте городских стен.

Поначалу он думал, что это Кулди, потому что стражники носили мундиры отряда епископа Кулди. Но как только он подумал об этом, он понял, что это не может быть Кулди, потому что люди в Кулди были лояльны Келсону, и Лорис никогда бы не отправился туда. Они ехали на юго-запад. После некоторых раздумий, он решил, что это, наверное, Ратаркин.

Казалось, они часами ехали по тихим улочкам, пока не оказались наконец в затемненном дворе, где его бесцеремонно стащили с лошади и то ли отнесли, то ли отволокли в грозно выглядящее каменное здание. Его поддерживали под руки, но ребра испытывали мучительную боль, а боль в голове была еще хуже. Когда его повели вниз по узкой полутемной лестнице, он потерял сознание.

Следующее, о чем он узнал, было тепло огня рядом с ним и игра пламени на его веках. Он лежал, согнувшись, на левом боку, а его связанные руки частично прикрывали лицо. Под собой, помимо своего подбитого мехом плаща, он чувствовал шкуры. Где-то на заднем плане глухо гудели голоса, иногда он мог расслышать отдельные слова и фразы, прерываемые приглушенным звоном оружия и шорохом сбрасываемых плащей. Он почувствовал запах подогретого вина, но тут он услышал звук приближающихся шагов и притворился бессознательным. Осторожно приоткрыв глаза до щелочек, он увидел двух людей в церковном одеянии, входящих в комнату. В том, что был постарше, он признал Креоду, епископа Кулдского.

– Ваше Преосвященство, – пробормотал Креода, сгибаясь, чтобы поцеловать кольцо Лориса. – Добро пожаловать в Ратаркин. Я хочу представить Вам отца Джудаеля Меарского, семья которого организовала Ваш побег.

Как Креода отошел в сторону, молодой мужчина с седыми волосами вышел вперед, чтобы преданно склониться перед архиепископом-изменником, оставшись стоять на одном колене, когда он поднял свой взгляд и Лорис не выпустил его руку из своей.

– Отец, – сказал Лорис, – я так понимаю, что именно Вас я должен благодарить за свое освобождение.

По правде говоря, не меня, Ваше Преосвященство, – ответил Джудаель, преданно глядя на него. – Мой господин Креода посчитал, что будет лучше, если я не буду знать о причастности моего семейства к Вашему освобождению. Это было очень мудро. Когда генерал Морган на прошлой неделе допрашивал меня о покушении на Дункана Мак-Лейна, я смог честно сказать, что ничего не знаю. Говорят, что Дерини могут заставить человека говорить правду против его воли.

– Дерини. Да. – Глаза Лориса зло вспыхнули. – Говорят, что на Пасху архиепископы-изменники собираются сделать Мак-Лейна епископом. Епископ-Дерини! Богохульство! Богохульство!

– Согласен, Ваше Преосвященство – кротко пробормотал Джудаель.

Его тон, казалось, напомнил Лорису где он находится, и, когда архиепископ снова посмотрел на Джудаеля, лицо его смягчилось, он улыбнулся и поднял Джудаеля на ноги.

– А потом и других проклятых Дерини. Говорят, что ваша епархия досталась другому, сын мой. Вы по-прежнему собираетесь претендовать на нее?

Джудаель выглядел несколько ошеломленным. – Я не уверен, что могу что-нибудь сказать по этому вопросу, Ваше Преосвященство. Я, конечно, хочу быть епископом, но Генри Истелин получил епархию от самого архиепископа Брейдена и короля. Как насчет него?