Седьмой гном - Маша Ловыгина

Макар вздохнул. Жаль, очень жаль, что не получилось тогда у них с Амалией Яновной поговорить по душам. Но, с другой стороны, если бы он не взбесился, то не оказался бы на площади, на той самой скамейке, и не встретил бы загадочную и заплаканную девушку — Симу…

Поморщившись, Чердынцев с силой потер лоб.

«Где ты, черт возьми?! Где мой… наш сын?»

— Твою же мать! — он со злостью ударил несколько раз по рулю.

"Если с мальчиком что-нибудь случится… — Макар задохнулся от охватившей его паники. Открыв окно, глотнул морозный воздух. — Как дождаться утра? И есть ли вообще время, чтобы ждать? Сима, Сима, что же ты делаешь? Вернись!"

— Что бы ты ни сделала, я помогу… Я увезу тебя отсюда, спрячу! Только дай мне хоть какой-нибудь знак. Как мне тебя найти?

Бросив взгляд на дом, он вновь представил Горецкую — ее горящие от ненависти глаза, сжатые узкие губы и искусственный румянец на морщинистой коже щек. "Во что втянула тебя эта старая грымза, Сима? Если бы ты только знала, что я сейчас чувствую…"

На часах была уже половина третьего. Город спал, равнодушно оцепенев в оковах декабрьской ночи. Чердынцев вернулся в гостиницу и, минуя спящую на диванчике служащую, направился к себе в номер, полный решимости выяснить все и, если потребуется, обмануть судьбу и весь мир, чтобы спасти любимую женщину и их ребенка.

Макар даже не думал ложиться спать. Разве можно было уснуть, когда переполняют чувства, когда понимаешь, что ни статус, ни деньги, ни профессиональный успех не способны решить твою проблему прямо сейчас? Бесило все — этот душный гостиничный номер, стены которого, казалось, до сих пор были пропитаны ласковым шепотом и тихими стонами, равнодушный ко всему спящий городок, почившая старая актриса, заварившая весь этот спектакль, и храпящий в обнимку со своим помойным котом Ерохин… Дрыхнет он, понимаете ли, ночное дежурство у него! А у Чердынцева уже ум за разум заходит, потому что пропали его любимая женщина и ребенок!

Заскрипев зубами, Макар приложился лбом к холодному стеклу. Любимая… Он был уверен в каждой букве этого слова. То, что так долго хранилось в закоулках сознания и принималось за чувство вины, наконец обрело плоть и кровь. И теперь Макару хотелось убедиться в этом воочию, обрести возможность не только эмоционального контакта, но и физического — ему необходимо было обнимать, заботиться, прикасаться, чувствовать дыхание и слышать их голоса… Но страх, что он может оказаться для Симы абсолютно чужим человеком, не только никуда не ушел, а стал еще сильнее. Как и растерянность от того, что мальчик может не принять его. И что тогда делать, как заявить о своих правах на сына?

— Стоп, Макар, — хрипло сказал он сам себе. — Ситуация и так патовая. Не усложняй еще больше… Какие права? — Стекло запотело от его дыхания. — Черт… черт…

Он прекрасно знал, что, если Симу осудят и докажут ее вину, мальчик останется один. И кроме него никто не сможет его забрать. Это в том случае, если подтвердится родство. Там же куча бумаг, и вообще… А Сима, как она посмотрит на то, что он собирался сделать в любом случае?

Чердынцев открыл форточку. Холодный воздух немного успокоил пылающее лицо.

Все это может произойти только в том случае, если девушку найдут и докажут ее вину… Получается, нужно сделать все, чтобы предупредить подобное развитие событий. Даже если Сима откажется от его любви. А она имеет на это полное право, как бы печально это ни звучало. Необходимо найти ее, предложить свою помощь… да что там! Схватить в охапку и увезти, а там будь что будет…

Чердынцев решительно кивнул:

— Я не смогу отказаться и забыть о том, что у меня есть сын. Уже не смогу.

Он вытащил из кармана телефон, затем достал зарядку. Скинув обувь, залез на кровать и, усевшись по-турецки, вошел в «заметки». Подумав, написал: Горецкая. Добавил инициалы и перешел в раздел сохраненных фото. Тут же мысленно отругал себя за то, что не перефотографировал Симу и Илью со снимка, когда находился в их квартире. Пролистав ленту, забитую скринами договоров, планов и объектов, не сразу нашел ту самую фотографию, на которой была изображена Амалия Яновна в окружении цветов и коллег. Приблизив экран, Чердынцев всмотрелся в сероватое некачественное изображение.

«Видимо, Щербинин хотел сделать мне приятное, когда сказал, что мы с ней похожи, — подумал он. — Но я не вижу ничего общего. Разве что, рост… На портрете в своей квартире Горецкая выглядит гораздо моложе — не девушка, конечно, но и матроной ее не назовешь. — Макар хмыкнул. — С такой осанкой любая добавит себе очков. Словно палку проглотила…»

Перелистнув еще несколько фотографий, Макар наткнулся на семейный снимок, сделанный в последнюю осень отца. Тот был уже совсем немощен и в основном сидел обложенный подушками в кресле на террасе. На фото мать стояла за его спиной, положив руки на плечи мужа, и старательно улыбалась на камеру. Макар знал, каких усилий ей это стоило. Отец смотрел прямо, хотя с трудом уже удерживал лысую голову. А ведь когда-то у него были густые темно-русые кудри, и на щеках появлялись задорные ямочки, стоило ему рассмеяться. Темной шевелюрой и смуглой кожей Макар пошел в мать, которая еще в университете, где они с отцом познакомились, слыла одной из первых красавиц. А вот отец, Дмитрий Макарович, какой-то особенной статью не отличался. Зато был умен, по-настоящему галантен и блестяще воспитан. В роду Чердынцевых было принято жениться один раз и на всю жизнь, и, возможно именно поэтому, Макар не торопился с решением этого вопроса. Не торопился, а получается, проскочил мимо…

Чердынцев вернулся к «заметкам» и следующим пунктом написал: поговорить с Валентиной. Да, нужно было каким-то образом найти к ней подход, чтобы узнать о Серафиме как можно больше. Разумеется, соседка пошлет его подальше, как только увидит, но если почувствует в нем друга, а не врага, и поймет, что он на стороне Ждановой, то, возможно, согласится поделиться тем, что знает.

— Болван ты, Макарка… — вздохнул Чердынцев. — Так и скажи ей, что ты болван… Она поймет. Наверное…

Завтра, то есть уже сегодня, похороны Горецкой. Будут люди — бывшие коллеги, какая-то общественность и праздно шатающиеся по таким вот мероприятиям лица. Обязательно станут делиться историями, вспоминать. Это все пригодится. Тот же Щербинин — кладезь театральной жизни и отношений внутри Добринского театра и города. Возможно, что-то из этих разговоров так же окажется полезным.

Ключ… Макар досадливо поморщился. Этот чертов ключ никак не выходил из его головы. Поставив тире и три знака вопроса, Чердынцев вытянул ноги и лег на подушку. Закрыв глаза, он представил себе сначала квартиру Горецкой, а затем маленькие "хоромы" Серафимы Ждановой. И в том, и в другом доме что-то искали. Что-то, что можно спрятать в вещах или морозильной камере. Что?

— Да что угодно, если позволяет размер… — ответил сам на свой вопрос Макар.

Разорванная игрушка, детские вещи на полу… Нет, Сима бы никогда… Она очень любит своего сына… Илью… Их сына…

Перед Макаром замелькали картинки и люди — их было много. Все это вертелось цветным калейдоскопом, пока в центре его темным пятном вдруг не появилось лицо Горецкой.