Люди с солнечными поводьями - Ариадна Борисова

Из-за сопок выглянуло запоздалое солнце. Подплыв к горам жрецов, охватило малиновым огнем торчащую в небе скалу Каменный Палец. Воздух поверху словно окрасился розоватой сквозистой глиной. Тянуло далеким дымком и свежестью вполне уже зимнего мороза. С леса сорвало все листья. Скомкало их, смешало со снегом, вывернув мертвенной серой стороной. Да что листья – безумная сила бури повалила все старые сухие ели, выдернула из земли не один куст. Скатала бурелом шарами гигантского перекати-поля и зашвырнула на поляны.

Повсюду под измочаленными нижними ветвями деревьев, сумевших устоять, лежали присыпанные инеем трупики птиц и мелких животных. Дух – хозяин леса Бай-Байанай принес ветрам немалые жертвы.

На подходе к Сытыгану путникам встретилась девочка весен примерно девяти – дитя бедного семейства, в ободранной шапке и долгополой дохе с чужого плеча, подвязанной в поясе тальниковым лыком. Разрывая градовые холмики над побитой бурей дармовой дичью, девочка собирала добычу в большую камышовую корзину. Она с интересом уставилась на Дэллика и Сордонга.

Один, высокий чужак со светлыми глазами, прибыл, вероятно, из очень дальних земель. Пряди тусклых черных волос лежали вдоль его впалых щек, как крылья вороны. Одежда была странная – очень черная. Черная, как осенняя ночь. Люди саха такой не носят. Другой человек, отверженный из сытыганского рода старикашка, вырядился не менее интересно – в платье с множеством блестящих и костяных висюлек-игрушек. Он прижимал к груди бубен.

– Новости есть? – первой звонко поприветствовала девочка старика.

– Ты меня знаешь? – удивился он, подходя. Даже забыл ответить, как полагается.

– Знаю. Ты – наш родич, одинокий отторгнутый старец, якшающийся с клыкастой ящерицей Мохолуо, – ответила она простодушно. Стрельнула в Дэллика любопытными чернущими глазами и добавила: – Так мой отец говорит.

– Кто твой отец?

– Никси́к, старшина нашего аймака Сытыган.

– Он дома?

– Где ж ему быть, как не дома. Камелек после бури растапливает. – Девочка махнула рукой в сторону темнеющих невдалеке тордохов. – Ждут с матерью, когда я птиц к ужину принесу.

– Во-он там заяц лежит, а под той горкой – еще один, – подсказал улыбающийся Дэллик. Нагнувшись, легонько приподнял подбородок девочки: – Как твое имя?

– Родители называют меня Олджу́ной. – Она дерзко глянула ему в лицо.

– Ты очень красивая, Олджуна.

Сордонгу не по душе пришлось, что Дэллик с ходу поинтересовался именем девочки. Кто же спрашивает о нем, едва увидев человека! Да еще хвалит в глаза. Не понравилась и чрезмерная бойкость Олджуны. В его юные весны дети были куда скромнее. Но и он поразился вполне уже вызревшей силе ее тела, рысьей гибкости, не скрытой дохой не по росту. А светлое личико вправду было красивым. С тонкими дугами бровей, сияющими глазами, ртом, ярким, как ягода шиповника на раннем снегу…

– Э-э, идем же! – Сордонг с досадой дернул за рукав увлекшегося беседой странника.

Девочка долго и внимательно смотрела им вслед.

* * *

Из приоткрытой двери развороченной бурей юрты, стоящей на отшибе в леске, слышались хриплый вой и протяжный повизгивающий плач.

– Гляну, – сказал сдавленным голосом Сордонг.

Это была его прежняя юрта. Раньше, крепко сбитая, она смотрелась издали как оставленный кем-то на пригорке нарядный туес. Теперь почти развалилась. Сунувшись в дверь, старик отпрянул от шибанувшей изнутри густой вони и все же вошел, прикрывая ладонью нос. Привыкнув к темноте, увидел засыпанный снегом камелек. Возле него кружились две женщины. Жутко истощенные и грязные, они уткнулись лбами, вцепились друг другу в космы и двигались из последних сил, беспрерывно воя. На ступившего за порог человека страшные хозяйки не обратили никакого внимания.

На закиданной сеном ближней лавке лежало обернутое в коровью шкуру хнычущее существо. У его лица торчала березовая ветка, будто бы заткнутая за край шкуры. Сордонг шагнул ближе и с недоумением вгляделся. Это была не ветка, а узкая ладонь с шестью пальцами. С шестью длинными, бескостными, полупрозрачными пальцами без ногтей…

Он в ужасе выскочил из юрты. Остальная часть пути прошла в гнетущем молчании.

Даже морозный воздух не смог выветрить гнилостного запаха, витающего над выкопанными в земле ямами. В них, кое-как забросанных палками и корьем, подмерзала проквашенная на зиму мелкая рыбешка. Жалкие остатки прежде солидного аймака нынче вряд ли можно было назвать селеньем. По углам пустынной низины покоились в снегу три лачужки, павшие в неравной битве с ветрами. Семь покосившихся хижин, казалось, вот-вот рухнут от малого ветра. Лишь четыре казались жилыми. Рядом копошились плохо одетые, изможденные люди с жердями и кольями.

Первый тордох, в котором обитала семья старшины Никсика, немного отличался от других. Выглядел, по крайней мере, крепче, больше и выше. На нем недавно заменили покрышку. Пластины новой лиственничной коры проступали под снегом свежесрезанными кромками в сгонах. В левой стене красовалось затянутое рыбьим пузырем дупло окошка-бельма.

Завидев входящих, раздувавший огонь в очаге хозяин всполошился. Вскочил, вытер клочком сена перепачканное сажей лицо и слезящиеся от дыма глаза. Провел пятерней по растрепанным волосам. Смятенно обернулся в левый угол, где сидела женщина, держащая перед собой на коленях что-то большое и круглое.

Чуть погодя, справившись с тревогой, Никсик пригласил нежданных гостей к правому почетному месту. Те, по обычаю, поклонились неохотно разгорающемуся огню. Бросили в него по сучку, отломив от полена, – запомни своих, дух огня. Сели на плетенные из болотного ситника циновки.

Хозяин подвесил над очагом прокопченный горшок с водой. Тем же клочком сена, которым утирал лицо, смел со стола на пол какие-то объедки. Подергивая острыми лопатками под рубахой из налимьей кожи, зачем-то принялся передвигать скудные вещи. Пока он знакомился с Дэлликом и вызнавал новости у Сордонга, женщина только слегка шевельнулась. Из полумрака мрачно и дико взблескивали белки ее глаз.

Старшина Никсик не скрывал удивления. Ни разу еще заносчивый Сордонг не переступал его порога, а тут вдруг заявился, вырядившись в свое старое шаманское платье. Да не один пришел – с незнакомцем, видать, из очень дальних краев. Никсик никак не мог определить, к какому роду-племени принадлежит чужеземец. И лицо, и одежда – все в нем было чудно. А в особенности глаза – цвета выветренного по весне льда, со зрачками, отражающими очажное пламя. Знать, важное дело их привело, если не погнушались сунуться в Сытыган.

– В моем бывшем жилье нехорошее, кажется, случилось, – сказал старик. Он все не мог оправиться после увиденного в юрте.

– А-а, эти, – равнодушно отозвался Никсик. – Взбесились они. Скоро помрут. Похороним и наконец-то отвяжемся. Некому присматривать за ними, нечем кормить. Сам видишь, как бедно живем. Даже угостить вас прилично не можем.