Только не Айви Покет! - Калеб Крисп

Леди Элизабет потянулась за своей тростью. Действовать надо было быстро.

— Не хочу вас пугать, леди Элизабет, — сказала я, подыскивая на столе что-нибудь подходящее, — но ваша кожа в смертельной опасности.

Бедная старушенция попыталась встать (возможно, чтобы обнять меня), но я заставила её опуститься обратно в кресло. Мне понадобилось лишь мгновение, чтобы, протянув руку, подхватить со стола тарелку с чизкейком и ложку.

— Айви, что ты делаешь? — встревоженно спросила леди Амелия. — Ты уверена, что знаешь…

— Совершенно уверена, дорогуша!

— Останови её, мама! — крикнула Матильда. — Она может такого натворить!

— Прочь от меня! — гаркнула леди Элизабет.

Всё это было очень глупо с их стороны. Зачерпнув ложкой побольше чизкейка, я размазала сырную массу по лицу старухи. И ещё раз. И ещё. Моя пациентка издавала странные звуки, чем-то смахивающие на визг раненого поросенка, — я рассудила, что это начинает сказываться успокаивающее действие чизкейка. Отложив ложку, я стала равномерно размазывать целительное средство по лицу леди Элизабет, осторожно обходя глаза. Не прошло и минуты, как её лицо оказалось покрыто ровным слоем чизкейка.

— Лекарство должно оставаться на коже не меньше часа, леди Элизабет, — сказала я, вытирая руки салфеткой. — Советую вам пройти в дом, а то мухи налетят.

Она с благодарностью обругала меня и вскочила на ноги, размахивая тростью. Вот тут-то и начался форменный сумасшедший дом.

Трость леди Элизабет, просвистев в воздухе, пришлась пониже спины какой-то служанке. Та взвизгнула (тут её можно понять) и выронила кувшин с лимонадом на колени Матильде, где сидела кошка. Обе — Матильда и кошка — вымокли до нитки. По такому поводу Матильда вскочила, вопя как безумная, и кошку подбросило в воздух. Так высоко, что впору было испугаться за кошачью жизнь.

Мне пришлось принимать решение очень быстро. Надо было как-то смягчить падение бедного животного. Я протянула руку и схватила то, что подвернулось — леди Амелию.

— Готовьтесь, дорогуша! — крикнула я, разворачивая её будто в танце и опрокидывая спиной на стол.

Её обширная грудь и пухлый живот послужат отличной подушкой.

— Зачем?! — закричала несчастная.

Дальнейшее произошло мгновенно. Кошка приземлилась на необъятную тушу леди Амелии, спружинила, перелетела через стол и упала на колени леди Элизабет. И сразу же принялась слизывать чизкейк. Опасность катастрофы благополучно миновала!

Переполох утих ещё не скоро, разумеется. Матильда усомнилась, в своём ли я уме. Леди Амелия лишилась чувств. Старая вешалка потребовала, чтобы меня бросили в колодец. Или, на худой конец, привязали к дереву и побили палками. Я сочла, что лучшим выходом будет, вежливо извинившись, удалиться в дом. Но, должна признать, я была жестоко разочарована. Столько усилий — и ни слова благодарности!

Я отправилась в свою комнату, рассчитывая до обеда дочитать книгу леди Амелии. Дом был погружён в зловещую тишину. Матильда в последний раз примеряла праздничное платье. Леди Амелия крутилась рядом, расписывая, как чудесно негодница выглядит в новом наряде. Леди Элизабет принимала ванну, чтобы смыть остатки чизкейка. В общем, самое время немного почитать и отдохнуть.

Но едва я уединилась в своей комнате и села на кровать, как оказалось, что я не могу думать ни о чём, кроме алмаза Тик-так. О том, как он лежит в груде бутафорских украшений. Как ждёт, когда я возьму его в руки и загляну в глубину кристалла. Меня охватило такое жгучее желание сделать это, что я могла только лежать и скрипеть зубами.

Наверное, именно поэтому я вдруг обнаружила, что стою на коленях среди пыльного реквизита и всматриваюсь в камень. И молюсь, чтобы он показал мне ещё что-нибудь. Вдруг в глубине алмаза закружилась метель. Я ахнула. Вот проступили очертания зимнего леса. Женщина в жёлтом капоре уже не несла меня на руках. Я шла рядом с ней. Нет, не шла — она тащила меня волоком. Я вдруг поняла, что мы бредём по заснеженному лесу, увязая в снегу, уже много часов. Потом за деревьями позади нас показался размытый метелью силуэт. Это был какой-то крестьянин. Низко наклонив голову, чтобы защититься от снега, летящего в лицо, он вёл за собой лошадь, запряжённую в повозку с дровами.

Я обернулась… Увидела его… В то же мгновение я вырвала свою руку из хватки женщины и побежала. Мои ноги увязали в глубоком снегу. Я кричала — но слов не было слышно. Крестьянин остановился. Вгляделся сквозь вьюгу. Я снова закричала, но чужая ладонь зажала мне рот. Женщина в жёлтом капоре оттащила меня назад… Не переставая зажимать мне рот, заставила спрятаться вместе с ней под деревом. Я вырывалась, но тщетно.

Крестьянин постоял немного, озираясь. Потом подхлестнул лошадь и двинулся дальше.

Только когда он окончательно скрылся из глаз, женщина убрала ладонь с моего лица. Отряхнув снег с капора, она снова схватила меня за руку. И потащила дальше, в глубь заснеженного леса.

Снег пошёл гуще, и вот уже всю сердцевину алмаза затянула белая мгла. Чёрный туман заклубился, поглотив свет. Видение померкло. Я ещё долго-долго не двигалась с места, вглядываясь в кристалл. Я так надеялась, что он покажет мне продолжение.

Но камень, конечно, отказался.

Лишь после полудня я решила спуститься с чердака. Сойдя по чёрной лестнице, я свернула в широкий коридор, который вёл к лестнице в большой зал. Вдоль стен стояли огромные вазы, на стенах висели тусклые картины, изображающие сцены охоты. Я спешила на кухню в надежде, что у кухарки найдётся для меня несколько лишних картофелин. Или, скажем, пара кочанов капусты. Я просто умирала от голода, но все мысли о еде мигом вылетели из головы, когда я взглянула в дальний конец полутёмного коридора. То, что я увидела там, заставило меня похолодеть. Это был коротышка в коричневой рясе.

Его лицо скрывал капюшон, но я чувствовала, что карлик смотрит на меня.

Моим первым порывом было оглядеться по сторонам в поисках оружия. Но я не успела и этого. Потому что именно в этот момент из-за угла появилась мисс Олвейс, и человечек исчез. Словно растворился в складках её платья. В высшей степени странно!

— Ты будто привидение увидела, Айви, — заметила мисс Олвейс, подойдя ко мне. Потом вдруг нахмурилась: — Тебе нехорошо?