Ученик чародея - Николай Шпанов

— Что вам делать в лагере? — растерянно спросил управляющий. Снова сесть на шею благотворителям?

— Нам нужно добиться отъезда на родину, — сделав шаг вперёд, крикнула Вилма.

Казалось, при её словах глаза управляющего готовы были выскочить из орбит.

— Ах, это ты бормочешь о родине? — процедил он сквозь стиснутые зубы. — И что ты называешь родиной, ты?!

— Родина — это родина, — решительно ответила она. — Если господин управляющий забыл, где она находится, то мы помним.

— Вы что же, собираетесь… в Советскую Латвию? — как бы не веря своим ушам, спросил управляющий. — Прямо в лапы коммунистам?

— Наконец-то вы поняли, о чём речь идёт, — насмешливо ответила Вилма.

Управляющий попятился, но все же крикнул:

— Никто не бросит работу раньше, чем кончится контракт с фирмой «Европа»! И марш! Все марш отсюда! — Выкрикивая это, он продолжал пятиться к задней двери.

— Мы не желаем больше работать на иностранцев! — крикнула наступавшая на него Вилма. — Поедем туда, где люди работают на самих себя.

— И давно у тебя появилось такое желание? — Управляющий в изумлении остановился, и кулаки его сжались. — Эй, ты!

— С детства меня звали Вилмой.

— Постараюсь не забыть это имечко.

— Записывайте скорее, — усмехнулась Вилма, — а то ещё спутаете.

— Я уж постараюсь, чтобы твоя просвещённость нашла себе лучшее применение, дорогая Вилма.

— Благодарю вас, господин управляющий. Но надеюсь, что заботиться обо мне вам уже не придётся. С нас довольно вашей каторги.

— Так, так!.. Так, так, так!.. — бормотал управляющий, в бессильном бешенстве постукивая костяшками пальцев но столу. Однако взгляд его делался все более растерянным, по мере того как говорили другие рабочие. Это был случай беспримерный — первый в его практике, да и, вероятно, первый за все время существования «Энергии». Вот уже почти десять лет «товарищество» благополучно поставляет рабочую силу многим строительным и горнорудным компаниям. Латышей посылали всюду, где дешёвые руки «перемещённых» могли успешно конкурировать на рынке труда. «Энергия» гордилась тем, что даже в Африку, где, как известно, пара рабочих рук стоит дешевле, чем горсть муки, нужная, чтобы эти руки прокормить, — даже туда, на чёрный континент, «Национальное товарищество „Энергия“ посылало „перемещённых“. „Энергия“ всегда имела перед собой открытый рынок, жадно всасывающий доведённых до крайней степени отчаяния соотечественников. И право, за десять лет, что действовал этот конвейер сбыта белых рабов в Африку, в Америку и во все углы Европы, где нужны безропотные автоматы для тяжёлых работ, ещё не бывало такого случая, с каким „Энергия“ столкнулась сегодня. — Это же скандал, чёрт знает что! — бормотал управляющий, исподлобья глядя на делегатов и невольно задерживая бегающие маленькие глазки на лице Вилмы. Её осунувшееся, выпачканное брызгами цемента лицо едва сохраняло признаки недавней, не по возрасту быстро увядающей свежести. Выбившиеся из-под косынки рыжие волосы яркими прядями спадали вокруг выпуклого лба. — Вон, вон отсюда! — не владея больше собой, завопил управляющий и, расставив руки, двинулся на спокойно покидавших комнату рабочих.

Едва затворилась за ними дверь, он устремился к телефону. Для вызова полиции понадобилось всего несколько минут. После того он поднялся на следующий этаж и прильнул к окошку. Сначала ему была видна только толпа рабочих во дворе конторы, их возбуждённые лица, мелькающие в воздухе руки, какой-то вожак на ящике у ограды и снова эта… Вилма Клинт! Управляющему казалось, что её бледное в тёмных оспинах цемента лицо в яркой рамке рыжих волос главенствует над толпой. И чем больше он на неё смотрел, — а не смотреть он не мог, — тем ненавистнее она ему становилась. Ему казалось, что в ней, в этой девушке с огненной шевелюрой, — все дело. Вот с кем нужно покончить в первую голову!

Наконец-то за воротами истерически взвыла сирена! Рядом с полицейским фургоном управляющий увидел красный автомобиль пожарных. Через минуту тугая струя воды, направленная из брандспойта туда, где стоял на ящике оратор, сбила его с ног. Брызги рассыпались над головами рабочих.

— Правильно! — пробормотал управляющий.

Вода вырывалась из пожарной кишки с таким шипением, что заглушала слова, выкрикиваемые Вилмой, вскочившей на ящик, чтобы заменить сбитого рабочего. Управляющий видел, как раскрывался её рот и развевалась в воздухе косынка, которой она размахивала над головой, как флагом. Вот тугая струя холодной воды ударила Вилму в лицо. Девушке казалось, что ей отрывают голову, — так силён был удар. В рот, в нос, в уши — всюду врывалась вода. Вилма задыхалась. Но вместо того чтобы закрыть лицо, защищаться от воды, она обеими руками ухватилась за высившиеся за её спиною бочки из-под цемента. Удар струи в живот заставил её согнуться. Она не могла даже кричать от боли — вода по-прежнему заливала её с ног до головы. Струя сбивала с неё одежду. Вилма держалась, повернувшись к струе спиной. Все видели, как иссякают её силы. Вот она выпустила бочку, за которую держалась. Ноги её подкосились, и она упала. Даже тут вода преследовала её, и удары струи, жестокой, как плеть о тысяче хвостах, терзали, мяли её тело, казалось, делавшееся все меньше и меньше. Словно оно таяло в этом неумолимом потоке.

В портрете «конвоира» Москва опознала преступника, пять лет тому назад осуждённого за убийство и направленного в одно из мест заключения для отбывания наказания. Таким образом устанавливалась личность одного из участников преступления. Однако стоило Грачику потребовать по телеграфу данные из места заключения, откуда, видимо, бежал этот субъект, как прибыл совершенно ошеломляющий ответ: преступник находится в заключении и никуда не бежал.

Грачик вооружился лупой. Однако сколько он ни разглядывал фотографию, полученную от Шумана, сколько ни поворачивал её так и эдак, ничего нового обнаружить не мог. Но вот лупа дрогнула в его руке: от костёла справа налево чётко ложилась тень, а фигуры шагавших перед костёлом троих людей… вовсе не отбрасывали тени!.. Да, да, — ни Круминьш, ни его «конвоиры» не давали тени на мостовую, словно солнечные лучи пронизывали их, как бесплотные существа.

Стоило Грачику сделать это открытие, как мысль заработала в том же направлении: почему предметы, находящиеся ближе к объективу, чем Круминьш и его «конвоиры», оказались на снимке более чёткими, гораздо резче очерченными. Разве не известно, что не в фокусе могут оказаться предметы, приближённые к аппарату, а не удалённые от него. За менее чётким лицом и фигурой Круминьша — снова более чёткий куст и фасад костёла… Быть может, причиной нечёткости фигуры Круминьша было то, что он в момент съёмки двигался и изображение «смазалось»? Но ведь двигался с той же самой скоростью и один из «конвоиров», а его фигура и черты очень ясны — более ясны, чем у Круминьша и второго сопровождающего. Что все это значит… Нужно получить подтверждение специалистов в том, что несоответствие теней и чёткости на фотографии означает именно то, что подозревает он сам. Да, но… Лицо Грачика вытянулось в гримасу разочарования: чтобы потребовать ответа у экспертизы, он обязан представить ей достаточный материал — нужны все фотографии, на каких имелось изображение Круминьша, а ни в личном деле покойного в заводоуправлении, ни в завкоме фотографии Круминьша не нашлось. Что же касается любительских снимков, то Силс заявил, что ни он сам, ни Круминьш старались не попадать в чей бы то ни было объектив: они боялись, чтобы их фотографии не попали туда, за рубеж.