Гимн торжествующей Любви - Анна Герман

А потом была трагедия, и в Болонью вместе с мамой прилетел Збышек. Взял отпуск за свой счет, деньги у друзей в долг и примчался спасать развалину, с трудом собранную из частей. Вернее, тогда еще не собранную.

Гипс от ушей до пяток, невозможность не просто что-то делать самой, но и частичная потеря памяти, боль и отчаянье… Однажды я не выдержала:

– Збышек, зачем я тебе такая?

– Анечка, ты уже задавала этот вопрос.

– Нет, тогда я была хотя бы здорова. Неустроенна, но здорова. А сейчас я колода в гипсе и неизвестно, что дальше.

– А дальше нужно сделать все, чтобы из этого гипса выбраться и вернуться к нормальной жизни. Только врачи правы – не торопи события.

– Збышек, неизвестно, сколько я буду вот так лежать и смогу ли вернуться к прежней жизни.

Я не успела спросить еще раз «зачем я тебе?», он просто взял мою здоровую руку в свою, а пальцы легко коснулись волос на голове:

– Анечка, ты сумеешь победить болезнь, нужно только быть мужественной. Я помогу.

– Ты не обязан.

– А разве все нужно делать только по обязанности?

Вот и все, дальше и дольше обсуждать нечего. Я рядом, я помогу, а ты постарайся, и все получится.

Для себя я решила, что сделаю все, вытерплю любую боль и любые мучения, чтобы встать на ноги, а потом…. Потом поблагодарю Збышека и отпущу, как бы мне самой ни было тяжело это делать. Он вовсе не обязан жить рядом с развалиной, которой я стану, даже избавившись от гипса.

Боже мой, сколько же проблем и трудностей я создала маме и Збышеку! Но мама родной человек, который никогда не оставит свою дочь в беде, а Збышек?.. Что держало его не просто рядом, но заставляло активно помогать, причем делать это неброско, никому не приходило в голову замечать помощь Збышека.

Полтора года больничных палат, полтора года запаха лекарств, белых халатов и боли, постоянной, временами невыносимой… Но даже боль была не самым страшным, куда страшней неопределенность, пока не снят гипс, никто не мог сказать, удалось ли собрать позвоночник, смогу ли я двигаться, не останусь ли навсегда лежачей сломанной куклой.

А если так, что тогда? Тогда Збышека просто прогоню, наговорю гадостей, скажу, что он мне надоел, что я… например, влюбилась в кого-то из врачей! Да, скажу, что люблю другого, это просто вынудит Збышека уйти.

Если честно, я попыталась сделать даже такую глупость. Левая рука не двигалась, нога тоже, они не желали подчиняться и грозили навсегда остаться мертвыми. От боли слезы из глаз градом, но толка никакого. Казалось, это навсегда…

И вот тогда я решилась:

– Збышек, оставь меня. Я буду жить своей жизнью, а ты живи своей…

Неизвестно каких бы еще глупостей я наговорила, но замолчала под его взглядом.

– Хорошо, Аня, но только сначала встань на ноги. Когда справишься, поговорим.

Я плакала, в тот день я долго и горько плакала, но так, чтобы Збышек этого не видел.

Никогда не рассказывала ему об этом. Почему-то было очень обидно и горько. Странно, чего я ждала, попросив Збышека оставить меня и жить своей жизнью? Что было бы, согласись он с таким моим предложением прямо сейчас? Если бы он ушел, я не сумела бы встать на ноги.

Збышек не ушел, но он… согласился сделать это, когда я встану? До чего же это было горько! Неужели он рядом, только потому что я изуродована?!

Как он почувствовал мое настроение, не знаю, наверное, подсказало сердце.

– Анечка, я не заставляю тебя быть со мной, ты вольна выбирать. Но прими помощь, которую я могу дать. Просто прими, не считая себя чем-то обязанной.

И снова я рыдала, теперь уже от счастья. Отняв у меня возможность жить нормальной жизнью, судьба щедро компенсировала потерю тем, что Збышек рядом.

– Пожалуйста, не смотри, когда меня перевязывают. Пожалуйста, не смотри на меня по утрам, пока мама не приведет меня в порядок. Я страшная…

– А зачем ты мне нужна приукрашенная? Я люблю тебя такой, какая ты есть.

– Збышек, я стесняюсь…

– Представь, что я доктор. Или санитар.

– Я и врачей стесняюсь, и санитаров тоже. Знаешь, каково это – подставлять свое изуродованное тело под взгляды чужих?

– Тогда представь себе, что это не ты, это сломанная кукла, которую ты должна своей волей поднять.

Господи, какое счастье, что рядом со мной в такие трудные дни оказались заботливая мама, умница Збышек и множество понимающих и желающих мне выздоровления людей!

Разве я могла бы справиться сама, без их помощи и поддержки.

– Анечка, тебе снова масса телеграмм и писем поддержки.

А потом переезд из больницы в квартиру. Неужели, чтобы получить хотя бы временное жилье, нужно было переломать все, что только возможно в автокатастрофе, и получить европейскую известность? Тогда лучше ютиться на съемных квартирках.

На этой выделенной «героине борьбы с переломами» квартире лекарствами пахло уже только моими собственными. Но тело все равно не слушалось, несмотря на долгие часы занятий. Збышек тогда превратил комнату в подобие гимнастического зала лечебной физкультуры. Всюду приспособления для гимнастики, поручни… И телевизор.

– Хватит валяться без дела, пиши книгу и смотри новости.

Первое время от телепрограмм только слезы на глазах – Анну Герман забыли, в эфире моих записей не было.

Збышек спокойно жмет плечами:

– Анечка, невозможно же годами крутить твою «Эвридику»? Встанешь, запишешь новые, тогда и покажут.

А потом он притащил пианино, конечно, не купил, на это не было денег, мы обросли долгами, просто взял напрокат. И поставил во второй комнате как приманку:

– Научишься ходить, сможешь для начала играть дома.

Я смогла, но видно перестаралась в своей попытке «стать как все», позвоночник не выдержал нагрузок, последовали недели неподвижности, пусть без гипса, но все же неподвижности.

Отчаянье просто захлестывало… Мама поддерживала, как могла. А Збышек?

– Анечка, врачи все время твердили, что в твоем случае торопиться нельзя, только навредишь. Придется потерпеть. Лежи, пиши книгу, придет твое время вставать.

– Я хочу петь! Збышек, это не жизнь – лежа бревном.

– Пиши книгу, пиши музыку.

– Как?!

Книгу я еще могла писать хотя бы по чуть-чуть, правая рука действовала, а музыку?

На следующий день рядом со мной стоял магнитофон.

– Анечка, напой родившуюся в голове мелодию, потом обработаешь.

– Збышек!

Такое мог придумать только он – технарь с душой лирика.

И вдруг…