Полкороля - Джо Аберкромби

– Это и вся наша еда?

Сумаэль скатала вожделенный сверток и, без разговоров, отправила его к себе под куртку.

– Я скучаю по Триггу, – горестно вымолвил Ральф.

Из Сумаэль бы вышла служительница что надо. Ее светлая голова не забыла прихватить с корабля две пустые бутыли Шадикширрам, и теперь они набили их снегом и попеременно несли под одеждой. Вскоре Ярви сообразил пить содержимое по глоточку, так как развязать штаны, чтобы помочиться на лютом холоде, оказалось воистину подвигом, который сопровождали хриплые поздравления, все более чистосердечные по мере того, как рано или поздно каждый подставлял жгучему ветру свое хозяйство.

Растянувшийся на целый мучительный месяц день подошел к концу, и с наступлением вечера небеса озарили звезды: сверкающие спирали и яркие шлейфы скоплений, пылавшие как очи богов. Сумаэль на ходу показывала незнакомые созвездия, и для каждого у нее было имя: Храбрый Портной, Извилистая Тропа, Входящий-Со-Стуком, Пожиратель Снов. Девушка рассказывала и улыбалась, дыхание струилось во тьме, и прежде не слыханная радость в ее голосе заставила улыбнуться и Ярви.

– А сколько теперь осталось до Ванстерланда? – спросил он.

– Много. – Она оглянулась, изучая горизонт, и радость моментально сошла на нет. Девушка ускорила шаг.

Он, превозмогая себя, плелся следом.

– Я даже спасибо тебе не сказал.

– Скажешь потом, если мы не превратимся в пару замерзших трупов.

– Поскольку этого потом может и не быть… спасибо. Ты ведь могла позволить Триггу убить меня.

– Если бы задумалась хоть на миг, то так бы и сделала.

Ему ли на это сетовать? Ярви спросил себя, как поступил бы он, если бы это ее душил Тригг – и ответ ему совсем не понравился.

– Выходит, хорошо, что ты не стала долго думать.

Настала долгая тишина, только под сапогами похрустывал снег. Наконец, девушка насупленно посмотрела на него и тут же отвернулась обратно.

– По-моему, тоже.

На второй день они принялись шутить, чтобы поднять себе настроение.

– Ты опять начал зажимать наши припасы, Анкран! Куда жареного поросенка дел? – И все хохотали.

– Давайте наперегонки до Вульсгарда! Кто последний пройдет в ворота, того продадим, чтобы нам хватило на эль! – И все хихикали.

– Надеюсь, Шадикширрам, когда нас догонит, притащит с собой вина. – И никто не улыбнулся.

После того как на рассвете – если можно было так назвать эту бесцветную мглу – третьего дня они выползли из своей жалкой как-бы-палатки, то все лишь недовольно бурчали.

– Не хочу, чтобы впереди меня шел этот старый растяпа, – скрежетал Ничто, после того как в третий раз наступил Ральфу на пятку.

– А мне не нравится, когда меч в руках полоумного маячит за моей спиной, – огрызался через плечо Ральф.

– А в спине тебе больше понравится?

– Сколько же вам лет, а до сих пор себя ведете как дети? – Ярви прибавил ходу и вклинился между ними. – Если мы перестанем помогать друг другу, всех нас убьет зима.

Впереди, чуть слышно, прошелестела Сумаэль:

– Скорее всего, она и так нас убьет.

Спорить Ярви не стал.

На четвертый день зимний туман накрыл белые земли подобно савану. Они шли молча. Лишь кто-нибудь неразборчиво буркнет, когда споткнется, да другой буркнет, когда поможет тому подняться, чтобы дальше идти в никуда. Шесть безмолвных фигурок плелись посреди великой пустыни, в бескрайней, ледяной пустоте. Каждый под тяжким гнетом невольничьего ошейника и еще более тяжелой цепи продирался сквозь стужу собственных бед. У всех была своя боль, свой голод и страх.

Первое время Ярви не переставал думать о тех, кто утонул вместе с судном. Сколько их там погибло? Он вспоминал, как крошились доски, как море хлынуло в трюм. И все для того, чтоб уцелеть самому? Видимо, ради этого рабы упирались изо всех сил, тянулись на цепях за последним глотком воздуха, прежде чем Матерь Море утащила их к себе, вниз, на дно.

Но ведь мать все время учила: волнуйся не о том, что сделано, а о том, что делать дальше.

Уже ничего не изменишь – и его терзания о былом, равно как и тревога о будущем, начали гаснуть, оставляя лишь подленькие воспоминания о еде. О четырех дюжинах печеных свиней к визиту Верховного короля – куда столько всего-то ради низенького седовласого человечка да его служительницы с каменным взглядом? О пире в честь прохождения братом испытания воина – тогда Ярви только поковырял в тарелке, зная, что сам никогда не пройдет ничего подобного. О песчаном береге перед отплытием в его роковой набег – люди крутили мясо на вертелах над сотней костров, понимая, что, быть может, обедают в последний раз: жар осязаем, как ладонь на твоем лице, повсюду в свете пламени голодные ухмылки, шкворчит жир и обугливается корочка…

– Свобода! – проревел Ральф, раскидывая руки в стороны, чтобы обхватить весь бесконечный простор белого безлюдья. – Свобода где любо, там и закоченеть! Свобода где в радость, там и сдохнуть от голода! Свобода идти куда хошь, покуда не свалишься!

Он быстро умолк на колючем, разреженном воздухе.

– Закончил? – спросил Ничто.

Ральф безвольно уронил руки.

– Да. – И они поплелись дальше.

Нет, не мысли о матери гнали Ярви вперед, когда он загребал снег шаг за трясущимся шагом, переход за мучительным переходом, падение за промораживающим падением, упрямо, след в след за другими. Не мысли о нареченной невесте, и не о погибшем отце, и даже не о родном табурете у очага матери Гундринг. Его держала всего одна мысль: об Одеме – том, кто с улыбкой клал Ярви на плечо свою руку. Об Одеме – том, кто пообещал стать его соплечником. Об Одеме – том, кто тихо, словно весенний дождик, задал вопрос: неужели государем Гетланда станет калека?

– Э, нет… – отплевывался Ярви от снега растресканными губами. – Нет уж… дудки… нет уж… дудки.

С каждой пыткой нового шага Гетланд становился чуточку ближе.

Пятый день оказался ясен и искрился острыми гранями льда, окоем слепил прозрачной голубизной, и Ярви казалось, что впереди видно все, почти до самого моря, черно-белой ленты на дальнем краю черной и белой земли.

– Неплохо мы отмахали, – сказал он. – Надо признать.

Сумаэль, прикрывая глаза от солнца, пока хмуро вглядывалась на запад, ничего признавать не стала.

– Нам везло с доброй погодой.

– Что-то я не ощущаю везенья, – пробормотал Ральф, обхватывая себя руками. – Ты чувствуешь, Джойд, как тебе повезло?

– Я чувствую, как мне холодно, – сказал Джойд, растирая красные кончики ушей.

Сумаэль покачала головой, глядя на небо, которое, если не считать маленького темного подтека далеко к северу, выглядело необычайно чистым.