Лист на холсте, или Улиточьи рожки - Салма Кальк

— Госпожа де Шатийон, я слышал, вы лишились сотрудника? — он смотрел с большим любопытством, но Элоиза видела, что никаких добрых чувств этот человек к ней не испытывает.

— Верно. К счастью, господин Верчеза не был моим лучшим сотрудником.

— И что же, он не справлялся со своими обязанностями?

— Мне не нравилось ни как он работает, ни как общается с коллегами. Если кто-то готов работать с не слишком воспитанным любителем сплетен, который не гнушается продажей рабочих материалов налево — я разве что удивлюсь странным предпочтениям, да и только.

— Неужели всё было так плохо? — лицемерно удивился господин ди Мариано.

У Элоизы уже некоторое время нестерпимо чесалось в носу, ей стоило больших трудов не чихнуть.

— Вот понимаете, я тоже долго колебалась — а вдруг на самом деле всё не так уж и плохо. Теперь же я буду больше доверять своей интуиции.

— Ваша интуиция была против господина Верчезы? — снова удивился он.

— Не поверите — с самого начала, — Элоиза картинно вздохнула. — Кто бы мог подумать!

— Добрый вечер, госпожа де Шатийон, господин ди Мариано, — Себастьен возник прямо над её ухом.

— И вам доброго вечера, монсеньор, — кивнула Элоиза. — Скажите, можно сейчас задать вам вопрос? — она кивнула Мариано и отвернулась от него к Себастьену.

— Безусловно, — монсеньор улыбался, а выглядел безупречно, впрочем, он всегда выглядит безупречно. — Знаете, вам необыкновенно идёт эта подвеска.

— А вам — эта зелёная булавка, — ответила она в тон. — Давайте отойдём. Как вы вовремя, монсеньор! Честно говоря, рядом с этим достойным господином совершенно нечем дышать. Я надеюсь, его посадят подальше от нас… или нас — от него.

— Что вы, я сегодня случайно прочитал некие посвящённые ему, не побоюсь этого слова, стихи… он способен поразить воображение, уверяю вас.

— Не процитируете?

— Знаете, нет. В таком обществе, в таком месте и в такой момент такие слова не произносят. Впрочем, если будете настаивать, могу потом показать. Возможно, вам это покажется забавным.

Элоиза рассмеялась.

— Забавляться будем потом, когда все гости отправятся восвояси. Когда уезжает господин Лоран?

— Завтра. Его сопровождает Лодовико. Я подумал было отправить с ним Гаэтано, но решил, что это, гм, чрезмерно. А Лодовико в меру серьёзен и в меру терпелив. О чём вы хотели спросить меня? Торопитесь, сейчас уже пригласят к столу.

— У вас уже есть планы на вечер после мероприятия?

— Я хотел спросить вас примерно о том же.

— Считайте, что спросили. И пойдёмте к столу, уже действительно зовут.

Шарль позвонил Элоизе на сотовый и попросил зайти к нему прямо сейчас. Это было немного странно — обычно все официальные вызовы происходили по официальным же каналам, то есть через брата Франциска. Кардинал не сказал, для чего она вдруг понадобилась, но Элоиза на всякий случай взяла флешку и папку с некоторыми текущими документами.

В приёмной не было никого, а в кабинете Шарля сидел, кроме хозяина, уже поднадоевший господин Мауро ди Мариано — снова в вычурном пиджаке, с множеством колец и приторно благоухающий. После того, как господин Лоран отбыл в Марсель с принадлежащей ему картиной, от этого господина не было никаких известий три дня. Сейчас он холодно поздоровался с Элоизой и стал её внимательно разглядывать.

— Располагайтесь, госпожа де Шатийон, — Шарль пододвинул ей стул. — Господин ди Мариано пожелал сделать какое-то заявление, по его словам оно касается вас. Я решил, что заявление о вас вы должны выслушать сами.

О ней? Заявление? С чего бы?

— Всё верно, — кивнул Мариано. — Знаете ли, госпожа де Шатийон, отец Анджерри рассказал мне о том, как вы покушались на его жизнь.

— А он не перепутал? — спросила она как можно спокойнее, хотя внутри у неё вдруг обрушилась какая-то тонкая перегородка между нормой и истерикой.

— Нет, я доверяю его слову. И я полагаю, что его высокопреосвященству не нужны сотрудники с подобным пятном на репутации. Я предлагаю вам уволиться тихо и без шума, в этом случае отец Анджерри не станет преследовать вас в судебном порядке, — и он ехидно улыбнулся.

— Господин Мариано, мои сотрудники — это моё внутреннее дело, — ответил Шарль. — Этот вопрос очень далёк от вашей компетенции, и я настоятельно рекомендую вам его не поднимать.

— Зря вы так думаете, ваше высокопреосвященство. Вы компетентны в вопросах искусства, но вряд ли вы способны разглядеть истинную сущность окружающих вас людей. Вы определённо слишком хорошо о них думаете.

— Вот что я вам скажу, господин Мариано. Сейчас вы отправитесь отсюда, и до понедельника я о вас не услышу ни слова. В понедельник вы придёте сюда, также сюда придёт отец Анджерри, и мы обсудим этот случай. По итогам разговора будет принято решение относительно его судьбы, — сурово сказал кардинал.

— Вы хотели сказать — относительно работы здесь госпожи де Шатийон? — нахмурился Мариано.

— Я сказал именно то, что хотел. И более вас не задерживаю, ступайте, — Шарль величественно кивнул на дверь.

А Элоиза добавила мысленный толчок в спину.

Мауро ди Мариано запнулся об край ковра, но смог удержать равновесие и остаться на ногах.

Когда за ним закрылись все двери, Шарль внимательно посмотрел на Элоизу.

— Элоиза, держитесь. Я с вами. Историю с моим племянником пора заканчивать. Или он остаётся во власти церкви и отправляется в монастырь на хлеб и воду до конца жизни, или снимает сан и отправляется в полицию и далее.

— Спасибо, — только и смогла вымолвить она.

— Идите. Да, ещё один вопрос. Та история о нём, которую вы мне как-то рассказали. Вы говорили, что есть документы. Они у вас?

— Да, но они не в Риме.

— Вы сможете получить их до понедельника?

— Смогу.

Можно попросить Марго привезти. Никто же не знает, что это за старые бумажки, в конце концов!

— Вот и хорошо. Ступайте, Элоиза. Если нужно — уходите с работы, решайте этот вопрос, он достаточно важен. Мы должны разговаривать с такими людьми во всеоружии.

— Спасибо, ваше высокопреосвященство, — выдохнула она и побежала к себе в кабинет.

У себя она не обратила внимания на вопросительный взгляд брата Франциска и заперлась в кабинете изнутри. Села за стол, открыла ноутбук. Но взгляд на экран никак не помог сосредоточиться — строчки расплывались и разъезжались. Создавалось ощущение, что физическая оболочка действует самостоятельно, а вся внутренняя сущность Элоизы сжалась до какого-то очень небольшого места, которое она, Элоиза, не могла пока локализовать, и там панически вопит.