Срединная Англия - Джонатан Коу

— Красиво, — сказала она, поворачиваясь к нему. — Я слушала отсюда. Вы так здорово играете.

— Спасибо, — отозвался он, но с застенчивостью — или скромностью, — которая, как она уже начала догадываться, была ему свойственна: он не понимал, что ему делать с комплиментом. — Хороший книжный — зайдем?

Потом Софи толком не могла определить, что в ее памяти придало следующим нескольким минутам это особое свойство. Быть может, дух лавки, такой безмятежный и неземной, они в ней — единственные покупатели. Может, все потому, что для Софи мало было чего столь же сокровенного, как с кем-нибудь вдвоем рыться в книгах. А может, бдительное улыбчивое внимание женщины за стойкой, так любезно их поприветствовавшей на таком хорошем английском и, судя по всему, решившей, что они пара. Может, все потому, что когда Софи сняла с полки «Сумерки выдр» Лайонела Хэмпшира и сказала Эдаму: «Боже, да он всюду», не имело значения, что Эдам не понял шутки, но все равно рассмеялся. Может, потому, что когда он взял с полки книгу какого-то американского писателя, чьего имени она и не слышала ни разу, и сказал: «Эту написал мой отец», она сочла очень логичным, что Эдам — сын писателя. В чем бы ни состояла причина, когда Софи купила эту книгу, когда они попрощались с хозяйкой, глаза которой многозначительно сияли им из-под вуали каштановых волос, что-то между Софи и Эдамом изменилось — едва ощутимо сместился их центр тяжести.

* * *

Софи избегала Эдама следующие полтора дня, проводила время одна, посмотрела Марсель еще шире, добравшись в прибрежные анклавы Мальмуск и Валлон-дез-Офф и проведя три или четыре часа в грубо отлитом бетонном прибежище «La Cité Radieuse»[43] — самом известном многоквартирном здании Ле Корбюзье. (Бруталистская архитектура была ее слабым местом, и пусть ее — как и кого угодно еще — радовало, что новая Библиотека Бирмингема обретает форму, Софи надеялась, что Центральная библиотека Джона Мэдина[44], шедевр 1970-х, избежит ударов чугунного шара.) На конференцию она не вернулась до обеда четверга, когда пришло время ехать в замок Иф. Было жарче прежнего, тридцать шесть градусов, и солнечные блики на воде Старого порта ослепляли. Морская поездка заняла чуть больше двадцати минут. Поначалу они неспешно пропыхтели прочь из Старого порта, мимо форта Сен-Жан и громадной прибрежной стройки, где почти уже возвели новый ультрасовременный Музей европейских и средиземноморских цивилизаций, а затем набрали скорость и подошли к самому острову Иф, минуя громадные круизные суда со всего мира, бросившие якорь в гавани на день; искатели удовольствий пересекали их путь на моторках и водных лыжах — пик туристического сезона, — и у Софи возникло странное, головокружительное чувство, что в гуще отпускников она на работе (в некотором смысле). Поездка была спокойной, замок приближался, и Софи обнаружила, что представить его как стратегическую крепость или — как случилось позднее в судьбе замка Иф — как суровое неуязвимое узилище трудно. Ныне башни и укрепления кремово-бело жарились на средиземноморском солнце, и замок смотрелся совершенно добродушно и гостеприимно. Туристическая достопримечательность — и невозможно красивая к тому же.

Впрочем, вид на замок по мере приближения к нему не подготовил Софи к тому, что замок, в свою очередь, когда взберешься по крутой спиральной лестнице на верхнюю террасу, предложит вид на город и береговую линию. Перед Софи раскинулся весь Марсель: путаница древних и современных зданий, ширь жилых кварталов на западе, зеленая глухомань и головокружительные утесы массива Каланки на востоке, и над всем этим — властная башня базилики Нотр-Дам. Между замком и этой панорамой простиралось море, катило мягкие волны, сияло под солнцем — насыщенный, безупречный ультрамарин до самых глубин. И все это купалось в свете. Да — вот чего, осознала она, ей не хватает в Англии, вот почему здесь все кажется таким живым, таким чувственным, таким исполненным энергии, таким неуничтожимо живым. Если сравнивать, то до чего же чахлое, несчастное существование влачат они в стране, которую обязаны именовать домом. Марсель — Бирмингем, Марсель — Кёрнел-Магна. Эти места, казалось, не в разных странах и даже не на разных планетах, они словно принадлежат совершенно разным порядкам бытия. Этот свет делал ее такой живой, какой она себя не ощущала много лет — возможно, с тех пор, как была ребенком. Ее коллеги на террасе увлеченно фотографировали, под всеми мыслимыми углами и во всех ракурсах, но Софи знала, что из этого ничего не выйдет, и телефон из сумки не доставала. Никакая комбинация пикселей не сможет запечатлеть чувство этого мига, это совершенно новое, мощное ощущение полнокровия.

Замок закрывался для посетителей в пять тридцать, им предоставили уникальный и, как поняла Софи, мало кому разрешенный доступ еще на два часа. В шесть вечера, когда туристы собирались на причале к последнему рейсу в Марсель, участники конференции пришли к камере на первом этаже, названной в честь Эдмона Дантеса, горемычного персонажа Дюма. Камера оказалась глубокой, но до странного просторной каменной комнатой, из окна высоко на стене струился тонкий луч света. Здесь выступающий по имени Гийом включил презентацию в «ПауэрПойнте» и проговорил чуть дольше часа о «L’Incarcération comme métaphore de la paralysie psychologique»[45]. Софи доклад понравился, произвел сильное впечатление, но ей не терпелось выйти из камеры и вновь оказаться на свежем воздухе — в вечернем свете.

В семь тридцать им предложили выбор: корабль доставит их обратно в Марсель, в ресторан, который для них забронировали на вечер, но можно еще сделать крюк и заехать на Фриульский архипелаг, это всего в нескольких сотнях ярдов по воде. Если кто-то желает сойти в порту на Ратонно — пожалуйста, оттуда позже вечером можно добраться общественным водным транспортом в город.

Большинство пожелало ехать в Марсель сразу: доклад Гийома раззадорил их, и они рвались обсудить его за ужином. Софи, Эдаму и еще троим, однако, было любопытно посетить другие острова, и их забросили туда через несколько минут.

Острова Ратонно и Помег связаны длинной каменной косой. Близ небольшого порта, где их высадили, — набережная, застроенная магазинами и барами. В один такой бар другие трое сразу и двинулись, более всего желая выпить на свежем воздухе, когда наконец стало попрохладнее.

— Что скажете? — спросила Софи. — Пойдем с ними?

— Не знаю… — замялся Эдам. — Я бы погулял. Тут же вроде бы где-то должен быть пляж?

Они изучили карту на стене в гавани и отправились по плоской пыльной дороге, ведшей прочь от порта к Каланк-де-Моржире. Очевидно, шли они против прилива туристов: непрерывный поток людей с полотенцами и пляжными сумками — парочки, семьи, шумные компании молодежи — двигался им навстречу. Ратонно — каменистый остров, пейзаж здесь так скуден на зелень, что кажется едва ли не лунным. Скоро в горле у Софи пересохло и защекотало от пыли, солнце палило немилосердно — даже в этот поздний час дня. Впрочем, до маленького галечного пляжа идти было всего несколько минут, там все еще плавали и ныряли с масками в теплой бирюзовой воде немногочисленные купальщики.