Тайна пансионата «Уют» - Владимир Колабухин

Он снова чуть отпил из бокала и продолжил:

— А здесь мне удалось соорудить собственную лабораторию. Понадобились инструменты — достали финские. Оборудование — вплоть до электронного, приобрели в ФРГ, США, Японии… И вот теперь могу изготовить любые препараты!

— «Крокодил», например, — насмешливо и зло вставил Глазунов.

— А что? — загорелся Верховский. — Знали бы вы, какие в связи с ним я сделал открытия! Ведь из синтезированных материалов наладил его выпуск. Это переворот в науке! Ещё никто у нас в стране не смог получить препараты на основе органического синтеза. Только мне удалось проникнуть в тайну этого процесса.

— Зачем вы хвастаетесь передо мной?

Верховский озадаченно склонил голову, потом рассмеялся.

— И правда — зачем? Наверное, сработала вечная слабость любого учёного — поведать миру о своих открытиях. Вы умный человек, журналист… Значит, сможете оцепить высокую значимость возможности получать указанным способом уникальные препараты. Ведь они исключительно биологически активны, настоящее чудо.

— Особенно для таких дельцов, как вы! — насмешливо сказал Глазунов. — Настоящая золотая жила!

Верховский не смутился.

— Правильно! Вы знаете, сколько стоит стакан марихуаны на чёрном рынке в России? А один килограмм опия-сырца? Да и не Россия его основной производитель. С ним большие хлопоты и затраты немалые, оттого и цены на сырьё бешеные. А тут мы с нашим, как вы говорите, «крокодилом». Производное сырьё — самое обычное, широко распространённое. Затраты на изготовление — минимальные, каких-либо кордонов по доставке потребителям преодолевать не надо. Действительно, золотая жила!

— А то, что этот «крокодил» убивает людей, вас не смущает?

— Ничуть! Кто такие наркоманы?.. Самоубийцы! Каждый из них в конце концов доходит до «золотого укола», после которого — смерть. Говорят, что это для них наивысший кайф — «войти в астрал»! Вы что же думаете, при сегодняшней-то невероятной информативности они не знают о трагических последствиях приёма «марафета» или легкомысленно отмахиваются от предупреждений? И знают, и не отмахиваются. Это бегство. Бегство из нашего лицемерного общества, лишившего их надежд на лучшее будущее. Это уход в иные физические и душевные состояния, которые хотя бы на время снимают стрессы, доставляют пусть в иллюзорные, но миры блаженства и спокойствия…

Да, потом наркоманы гибнут. Но это потом! А мы, то есть такие, как я, пусть на время, пусть за деньги, предоставляем этим людям хоть какую-то возможность наполнить их жизнь своеобразным счастьем, смыслом…

— Странная у вас философия, — возразил Глазунов. — Дикость какая-то! По-моему, вы просто безнравственны.

Верховский нахмурился.

— Ну что ж, один раз живём… Давайте пока прекратим наш разговор и лучше выпьем по чашке кофе. Да вы и голодны, наверное. Как насчёт бутербродов?

Глазунов сглотнул слюну. Есть ему хотелось. Но ведь этот маньяк, думал он, конечно же, не от доброты душевной проявил заботу о его желудке, наверняка в голове иное, что-то подлое…

— Боитесь, что отравлю? — отгадал его мысли Верховский.

— С вас станется, сами дали понять, что дальше этого дома наш разговор никуда не уйдёт.

Бородка Верховского затряслась от смеха.

— Да вы и впрямь аналитик. Но я имел в виду то, что мы могли бы найти общий язык.

— Вряд ли, — качнул головой Глазунов. — А кофе, что ж, можно. — Он здраво рассудил, что чашка ободряющего напитка ему не помешает, наоборот, прибавит сил и уверенности в себе.

— Отлично, — обрадовался Верховский. Он потянулся к кнопке звонка на столе.

— Слушаю, — почтительно сказал появившийся Бес.

— Нам кофе и бутерброды, — бросил ему Верховский и принялся освобождать столик от шахмат.

Глазунов взглянул на окна: за их стёклами всё такая же темень. Броситься бы сейчас в эту спасительную мглу, добраться бы до Корнеева!.. Но — легче сказать, чем сделать. В дверях опять появился Бес, с усмешкой перехвативший его взгляд.

А кофе оказался горячим и крепким. Хороши были и свежие бутерброды с сыром.

Вскоре, однако, Профессор, отставил в сторону свою чашечку, выпрямился и немигающим взглядом впился в лицо собеседника.

— Итак, давайте вернёмся к нашим баранам… Надеюсь, вы хорошо понимаете, что представляете опасность для нас?

Глазунов тоже опустил чашку на крышку стола.

— Понимаю.

— Мы сможем договориться?

— О чём?

— В России скоро выборы. Я хочу выставить и свою кандидатуру. А вы поддержите меня выступлениями в газете.

— Метите в президенты? — съязвил Глазунов.

— Пока в местный парламент, — серьёзно ответил Верховский. — Ну как, принимаете предложение?..

Глазунов крутнул головой.

— Я уже выразил своё отношение к вам.

— То есть нет?

— Нет.

— Жаль!

Верховский натужно закашлялся, потянул руку за платком в нагрудный кармашек костюма. Но вместо платка в ладони блеснул голубой эмалью небольшой баллончик. Глазунов ещё не успел ничего сообразить, как в лицо ударила горьковато-пряная струя газа. Он заморгал, попытался вскочить…

— Сидеть!.. — послышался властный голос Верховского. — Сидеть!

Сознание Глазунова помутилось, в голове зашумело, и он безвольно опустился в кресло.

Верховский усмехнулся, спрятал баллончик.

— Ну вот и хорошо. Умница! Теперь всегда будешь слушаться меня. Я ведь зла не желаю, правда?

Глазунов вяло кивнул. Внутри себя чувствовал какую-то пустоту. Не хотелось ничего говорить, ни о чём думать.

— А ты и не думай, — словно издалека доносился до него голос Верховского. — Зачем тебе о чём-то думать? Забудь обо всём, что тебе здесь до этого говорил. Просто будешь выполнять то, что скажу. Я, а не кто-нибудь другой. Другие для тебя существуют лишь потому, что они есть на этом свете. Но их просьбы, приказы, мольбы или требования для тебя вовсе не обязательны. Ты можешь выполнять их лишь в случае, если они не расходятся с моими пожеланиями и наставлениями. Понятно?

Глазунов снова кивнул. Он пытался сбросить внезапно возникшую апатию, но его воля уже не поддавалась ему.

— А что ты понял?

— Выполнять только ваши пожелания, — запинаясь, ответил Глазунов.

— Правильно. Вот сейчас и спрошу кое о чём. А ты ответишь чётко и ясно, как на исповеди. О чём шёл разговор в милиции?

В голове Глазунова словно прояснилось. Он взглянул на Верховского. Перед ним сидел добродушный, милый, чем-то очень близкий, простодушный человек. Этот человек по-отечески улыбался ему и терпеливо ждал от него такого же доброго отношения. Ему нельзя было соврать, не поверить…