Лес великого страха - Мария Гинзбург

– Ты не хочешь идти в Ильмост? – спросила Карина. – Там опасно?

– Ответ на оба твои вопроса отрицательный.

Ведьма положила ладони ему на плечи. Спутник остановился. Карина нагнулась и выдохнула в его острое ухо:

– Ну пожалуйста, Ринке, давай заглянем туда…

Сидх обернулся. Нос Карины ткнулся в его щеку, а губы Ринке оказались так близко, что ведьма почувствовала его дыхание – пахло табаком и, очень приглушенно, морошкой и черникой, которую они ели. Смутившись, ведьма отпустила его и выпрямилась.

– Зачем ты хочешь побывать в Ильмосте? – спросил Ринке. – Ты ведь никому не сможешь это рассказать.

– Тем более, – бодро откликнулась Карина. – Мы зайдем вон в тот храм, самый ближний… и сразу пойдем дальше. Видишь, над ним крест и полумесяц? Я просто хочу посмотреть, может, это храм Барраха? Полумесц – это их символ. Неужели здесь когда-то экены жили?

Ринке покачал головой.

– Ну хорошо, – сказал он.

Сидх отвернулся и поднял ногу, чтобы шагнуть. В этот момент он ощутил горячие губы у себя на макушке – ведьма чмокнула его от радости. Ринке застыл.

– Карина, перестань, – сказал он тихо. – Я ведь могу ответить. Хотя мне для этого придется подпрыгнуть…

Ведьма засмеялась:

– Ответь. Никогда не целовалась с сидхом. Говорят, вы большие мастера этого дела…

Ринке тоже усмехнулся и глянул на Карину через плечо:

– Попозже.

– Хорошо, – бодро ответила мандреченка.

Они двинулись дальше. Вскоре под ногами ведьмы что-то захрустело. Карина подумала, что это ракушки, но, нагнувшись, увидела что это глиняные черепки. Затем в траве стали попадаться плиты с высеченными на них рунами и датами. Рун ведьма прочесть не могла, но разобрала экенские цифры – четырехзначные даты через тире.

– Мы на кладбище, – вырвалось у нее. – Только даты какие-то странные…

– Что же в них странного? – возразил сидх. – Те, кто жил здесь, считали время иначе… Они не могли считать годы так, как их считаем мы, потому что ко времени их битвы богов они все были уже давно мертвы, верно ведь?

– Логично, – пробормотала ведьма.

Путники выбрались на полузанесенную песком булыжную мостовую. Они шли мимо развалов кирпича и валяющихся на земле перекореженных ржавых балок, мимо остатков фундаментов, обозначенных затянутыми ряской валунами. Все же можно было понять, что город имел «квадратную» планировку, характерную для поселений эльфов. Основу такого города обычно составляли две главные улицы, пересекавшиеся под прямым углом. По одной из них, как предположила Карина, они сейчас и двигались. Ближе к центру города начали попадаться относительно целые кирпичные коробки, угрюмо смотревшие на мандреченку и сидха черными провалами окон. Под ногами хрустело битое стекло и ракушки, блеснула четырехзубая вилка. Вдруг Ринке замер. Карина услышала шаги. У нее мороз продрал по коже. Затем раздался хриплый голос, который немелодично пел на незнакомом языке.

Сидх схватил ведьму за рукав и потянул к ближайшему дому. Карине казалось, что голос исходит как раз оттуда, и она взбрыкнула. Но Ринке резко дернул ведьму – он оказался сильнее, чем предполагала мандреченка – и увлек Карину внутрь. Под ногами мандреченки что-то громко чвакнуло, она поскользнулась и с трудом удержала равновесие. Эльф толкнул ее в угол у окна, сам прижался к стене рядом. Карина открыла было рот, но тут на улице показалась компания из пятерых сидхов.

Двое из них тащили носилки. Ведьма увидела прически эльфов – волосы, склеенные в торчащие во все стороны длинные иглы – и закрыла рот, так и не произнеся ни звука. Мандреченка с интересом разглядывала Ежей, пока процессия двигалась мимо.

Сидхи были одеты просто, если не сказать бедно, за исключением женщины в кожаной куртке цвета крови и высоченного, ростом не меньше Карины, партизана. Его куртка состояла из желтых, зеленых и коричневых кусочков замши – так же, как и куртка Ринке, оставшаяся в обозе. Правая рука верзилы была забинтована до самого локтя, на грязной повязке выступили пятна крови. Левую ногу Ежа, лежавшего на носилках, стягивал самодельный лубок. Кожаный доспех раненного партизана когда-то украшали серебряные набивки, сейчас почти все вырванные с мясом. На одном из партизан, тащившем носилки, и вовсе был потрепанный, но узнаваемый мандреченский мундир. Судя по серебряному трилистнику на плече, Еж снял его с гвардейца из дивизии Серебряных Медведей. На шапке второго носильщика красовался ободранный лисий хвост. Однако была и одна общая деталь в одежде всех Ежей – серебряные звездочки на воротниках курток. Карине было известно, что за каждой такой звездочкой стоит десяток деревянных стрел на мандреченских кладбищах. Лук каждого из партизан был аккуратно запакован в кожаный горит, любовно расшитый разноцветным бисером, а на чехле эльфки и вовсе было золотое тиснение. Ведьма насчитала два круто изогнутых зефара, один стальной лук и два простых. Но стрел в не менее богато изукрашенных колчанах партизан почти не осталось.

Высокий сидх, раненный в руку, неожиданно покосился на окно, через которое за ним напряженно наблюдали две пары глаз. Карина перестала дышать. Ей показалось, что темный эльф посмотрел прямо на нее, но ведьма сообразила, что он не может ее видеть в полумраке развалин.

Еж в мандреченском мундире что-то произнес. Для того, чтобы понять его, не нужно было знать язык темных эльфов – столько усталости и отчаяния было в голосе партизана. Женщина в красной куртке коротко ответила. Ежи опустили носилки на разбитую мостовую, один из них сел рядом. Верзила в разноцветной куртке устроился на подоконнике того самого дома, в котором прятались Карина и Ринке. Ведьма видела алмазную сережку в форме конуса в его ухе. Такие украшения носили участники штурма Мир Минаса. Плечо эльфийского снайпера было так близко, что Карина могла коснуться его рукой.

Но она, разумеется, не собиралась этого делать.

Партизан в гвардейском мундире достал кисет и трубку – тоже трофейные, судя по вензелям на них. Он что-то сказал партизану, сидевшему на подоконнике, но тот мотнул головой из стороны в сторону и недовольно буркнул в ответ. Еж в мандреченском мундире набил трубку, раскурил и прислонился к стене рядом с женщиной в красном – как уже поняла ведьма, именно она была командиром отряда. Измученные партизаны молчали, и когда куривший Еж обратился к командирше на синдарине, Карина вздрогнула.

Все – и Мирувормэл, которому выскочивший из-под телеги мандречен перерубил ногу, и Халлен, которому мандречен едва не отхватил руку, и сам Нифред, которому воин вспорол брюхо – впоследствии сошлись на том, что магу не стоило заглядывать под телегу, почуяв там вибрации Чи. Как подозревала Энедика, сам мандречен, расстрелянный ими, тоже так считал…

Ежи всадили в воина почти все стрелы, что у них оставались – без своего мага партизаны были все равно обречены. Только Нифред мог заплести оставшиеся на месте схватки струны Чи так, чтобы сбить преследователей с толку. Но Нифред, хрипя и ругаясь, уже умирал. Ежи не могли стереть свою Чи полностью. Они так наследили на месте гибели каравана, что этого с лихвой хватило бы даже среднему магу, чтобы отправить по следу Ежей, например, проклятие Авакена. Достигнув адресата, за три дня это простенькое заклятие превращало свою жертву в покрытый вонючими струпьями полуразложившийся труп. Так же большой популярностью у мандреченских магов пользовалась Удавка Чести, приносивший проклятому мгновенную смерть от удушья.