Здесь и сейчас - Лидия Ульянова

– Фрау Таня, я к Маркусу всего на минуту и сейчас поеду домой, в Бремерхафен. Если хотите, я мог бы вас отвезти.

– Это прекрасная идея, Клаус, – поддерживает профессор, – а то бедная Таня вынуждена отдыхать, прежде чем сможет сесть за руль.

И они забывают обо мне, занявшись своими делами. Садиться на минуту глупо, и я подпираю стену в ожидании доктора. Минута затягивается надолго, а я все не сажусь, в надежде, что их профессиональная беседа вот-вот закончится. Я переминаюсь с ноги на ногу, разглядываю развешенные по стене профессорские дипломы и проклинаю собственную нерасторопность, помешавшую мне удалиться до появления Амелунга. Сейчас я бы уже лежала в уютной соседней комнате, на удобной кровати. А ведь, по-хорошему, мне придется еще и разговаривать с ним по дороге, неприлично как-то сразу закрыть глаза и уснуть. Разговаривать мне не хочется совершенно, нет сил. Я начинаю клевать носом стоя, как боевая лошадь.

Внезапно слышу спасительное:

– Фрау Таня, мы можем ехать.

– А куда же я дену машину? – До меня доходит, что вместе мы можем поехать только на одной машине, мою придется оставить здесь.

– А машину вы можете оставить во дворе у Маркуса, он не будет против.

– Да-да, – подтверждает профессор, – здесь она никому не помешает.

– А как же я приеду в понедельник? – Я лихорадочно ищу повод отказаться от совместной поездки.

– А в понедельник утром я вас привезу, когда поеду на работу. Но, если вы хотите, то можно поехать на вашей машине, а мою оставить.

– А как тогда в понедельник вернетесь вы? – То ли я плохо соображаю после сеанса, но мне кажется, что в складывающейся ситуации есть что-то иррациональное.

– А я? А я возьму у Питера велосипед. Ха-ха-ха… Шучу, шучу, не пугайтесь, тогда в понедельник вы привезете меня.

У меня в машине Оливер вчера рассыпал чипсы и пролил на сиденье сок, я не успела заехать на чистку. И вдобавок там целая куча использованных бумажных платков, которыми мы пытались навести порядок.

– Может, тогда лучше на вашей? – с сомнением спрашиваю я. Не забыть только предложить ему поделить расходы на бензин. Ох, лучше бы я сейчас спала. – Или на моей?

– Поедемте, фрау Таня. – Доктор Амелунг стремительно берет меня под руку и выводит на улицу. Его ладонь жесткая, она обхватывает мой локоть словно тиски.

Конечно, он выбрал собственную машину.

Я поудобнее угнездилась на сиденье, приготовилась заснуть, наплевав на приличия, и закрыла глаза. Странное дело, сон решительно не шел. Присутствие рядом Клауса Амелунга полностью выбило меня из колеи. Он же абсолютно безмятежно вел автомобиль, мое присутствие его ничуть не волновало. Надо думать! Кажется, именно так говорила моя мама Марина Львовна Арихина. Или она мне не мама? Ох, как все непонятно…

Доктор Амелунг вел машину отлично, уверенно и ровно, я всегда завидовала такому умению, сама им не обладая. Мне кажется, что оно дано от рождения, сродни музыкальному слуху, чувству ритма и натренировать это невозможно. Мы стремительно неслись по автобану, а Клаус Амелунг не прилагал при этом никаких видимых усилий. А впрочем, какое мне дело до его врожденных способностей? Я же собиралась спать.

– Я должна вас поблагодарить, доктор Амелунг, – неожиданно для себя вступаю я в разговор. – Профессор Шульц действительно умеет творить чудеса. Спасибо.

– Мне за что? – По его лицу проходит легкая тень недоумения. – Я здесь ни при чем, благодарите Маркуса. И я рад, что он смог помочь и вам стало легче.

Ну что еще я хотела услышать, скажите на милость? Разумеется, он «ни при чем». Надо думать! Он не имеет ко мне никакого отношения, и я к нему никакого не имею. Надо закрыть глаза и подремать.

– Да, мне действительно реально лучше. И ночные видения прекратились. Представляете, я совсем не вижу снов, никаких.

– Это хорошо. – Его голос не блистал эмоциями, и глаз он от дороги не отводил. Полагаю, он уже пожалел, что пригласил меня с собой и теперь вынужден изображать вежливого собеседника.

– Профессор даже предложил мне закончить наши сеансы, раз результат достигнут.

– И что же вы? – Я снова не расслышала заинтересованности – так, дань хорошему воспитанию. Вероятно, мне все же стоит замолчать.

– Я? Знаете, а я отказалась. Как бы это объяснить? Может быть, это плохо, то, что со мной происходит, но я чувствую себя своего рода наркоманкой. Я вижу, что втягиваюсь в эту, другую, жизнь и не могу остановиться. Я давно уже ничего так не хотела и не ждала, как нынешних сеансов с профессором. Вы наверняка мне скажете, что это плохо и что нельзя жить придуманной жизнью, подменяя ею реальность. Но мне ужасно хочется узнать, что же будет дальше. Как в хорошей книге, когда читаешь и не можешь оторваться. До самого рассвета читаешь. Ловишь себя иногда на мысли, что пора спать и что с утра на работу, а не откладываешь и продолжаешь читать, взахлеб. Пока не дочитаешь до корочки. Только тогда успокаиваешься. Вот я и хочу дойти до корочки, узнать, чем же все закончится.

– Вы сравниваете это с романом? – Впервые в его голосе я уловила искреннее недоумение.

– Хотите расскажу?

Зачем я спросила? Ежу понятно, что его не интересует моя всамделишная жизнь, а виртуальная уж и подавно. Он молчал. А я все равно рассказала. Так, вкратце.

– Но вы не можете не понимать, что у этого романа не будет хеппи-энда, – отреагировал он на мой рассказ абсолютно индифферентно, безо всяких ахов и охов. – Вы сможете легко пережить финал?

Тут уж я недоуменно подняла брови.

– Фрау Таня, сколько вам лет?

Вопрос показался мне неуместным. Вообще-то я не скрываю собственного возраста и никогда не уменьшаю количество прожитых лет, но сейчас ответ словно застрял в горле, пришлось его выталкивать наружу, откашлявшись:

– Двадцать девять.

Он усмехнулся непонятно чему. Может быть, тому, что у меня двенадцатилетний сын? Но я не стала объяснять, что у нас с Юргеном была любовь еще с колледжа. Настолько сумасшедшая, что никто не мог нам помешать пожениться.

– Если принять во внимание вашу дату рождения и те времена, когда разворачиваются события, о которых вы рассказываете, то не трудно догадаться, что эта воображаемая Вера умерла совсем молодой, – принялся втолковывать он мне тем же менторским тоном, которым разговаривал с собственным сыном. – Предыдущая жизнь, как вы ее называете, по определению не может продолжаться после вашего настоящего рождения. Но вы же должны понимать, что смерть молоденькой девушки противоестественна. У смерти в таком возрасте обычно довольно неприглядная причина. Это я вам как профессионал говорю. Это может быть больно, страшно, мучительно. – Он замолчал ненадолго. – Ответьте мне на вопрос: вы готовы пережить собственную смерть? Именно собственную, раз вы умудрились близко к сердцу принять переживания другого человека?