Стеклянный человек - Валерий Печейкин

Когда был в Питере, захотел пожрать. Думаю – где? Открыл Tripadvisor. Там пишут, что надо идти в «Бекицер». Но там я был в прошлый раз: умеренно вкусно и перепутали счет. Открыл обзор в интернете, там десяток ресторанов. А в комментариях пишут: вы с ума сошли, почему не указали «Кококо». И еще несколько комментариев про «Кококо». Я сначала подумал, что это какой-то молодежный флешмоб. А потом нагуглил – это настоящий ресторан. Ну, думаю, надо брать свой хайповый спиннер и идти.

Пришел на Новую Голландию, и там сразу на повороте – «Кококо». На веранде сидят ну очень красивые девушки, и мест рядом нет. Захожу внутрь. Возле входа низенький столик. Подходит официантка, я ее спрашиваю – а это единственное место? И вижу, она смотрит на меня, как на идиота Федора Михайловича Достоевского. И отвечает: это место занято, у нас мест нет, можете сесть за барную стойку. И тут я понимаю, что это просто кошмар, как я вообще мог, зайдя с улицы, пытаться тут сесть. Это же Питер, ресторан назван «Кококо» не случайно, попасть сюда нельзя. Я вспомнил сцену из «Американского психопата» Эллиса, где герой пытается забронировать место в ресторане и слышит в ответ смех администратора. И вот я пришел в «Кококо», а сам я какака, место мое на 20 сантиметрах барной стойки.

Пошел в «Бутылку». Зашел в какую-то грузинскую кухню, там два свободных столика, третий освобождается. Подбегает администратор: вы, говорит, не смотрите, здесь все занято, уходите. Ушел. Вижу, индийская кухня – «Зита и Гита». Захожу, есть один столик. Сел, попросил что-нибудь неострое. Официант рассмеялся и говорит: это индийская кухня, малыш. Ладно, взял цыпленка, рис басмати, йогурт со свеклой, масалу. Оглядываюсь: вокруг наконец простые люди, без всякого пафоса. Ведь само название такое ностальгическое, советское. За желтый столик напротив садятся две девушки, тоже очень простые, добродушные. И тут они начинают говорить.

Передать содержание этого разговора так же сложно, как мыть уши. В общем, одна говорит, я наконец смогла осознать свои желания, а вторая говорит – ты такая молодец. Первая: я смогла научиться говорить по телефону, раньше не могла. Вторая: а я справилась с руминацией, я стала гармоничней и наконец смогу отдохнуть после депрессии, ведь моя сестра уезжает отдыхать в Португалию на 2 месяца, оставляя мне свой 2-этажный лофт после свежего ремонта. Первая: какая ты молодец. Вторая: ну что ты, это ты молодец. Им принесли цыпленка, лепешечку и домашний сыр шахи панир. И они стали обсуждать какого-то красивого парня, который тюнингует кожаные тачки за 200 тысяч. И как он сказал, что устал тюнинговать и хотел бы поискать себя в жизни, и тут бабы говорят: какой мудак, козел, нечего тебе искать, иди работать, кретин.

Я смотрел на них и думал, какой же я ничтожный, совсем без тюнинга. Меня не пустили в «Кококо», но даже в «Зите и Гите» я выгляжу как одноклеточное. Как фен Valera, который висит на стене в гостиничной ванной. Как белые гостевые тапочки «эконом». Как завтрак до 10.30: яйцо, половина сосиски, йогурт с ванилью, кекс. Зачем я живу, Господи?

А в ответ только: кококо.

Вы когда-нибудь спали со своим критиком? Я спал.

Познакомился с ним я заочно, еще из Ташкента. Это был, кажется, 2004 год, когда я впервые отправил свои тексты на премию «Дебют». Как настоящий графоман я домогался оргкомитета – получены ли мои сочинения? (В те годы электронные письма не всегда доходили.) К удивлению, пришел ответ ридера: да, получены. Это и была ловушка.

Теперь я стал домогаться комментария к своим рассказам. И единственным правильным ответом было молчание. Или сообщение, что тексты не рецензируются. Ждите.

Но мой ридер ошибся. Дважды. Первый раз в том, что стал мне отвечать. Второй раз – сутью самого ответа.

Ответ звучал так: ваши тексты в первой тысяче лучших.

*эмодзи стыда и ужаса*

Но это было еще не все. Ридер сообщил, что есть два вида таланта – природный и трудовой. Первый дается от рождения, а второй – есть результат труда и работы над собой. Я отлично помню, что ридер написал мне: «Природного таланта у вас нет». Но добавил, что трудом я могу добиться успехов. Некоторых. Возможно.

Сказать, что это был худший ответ из всех – не сказать ничего. «В первой тысяче лучших», «природного таланта нет». После такого кончают с собой. Или с критиком – но до него было не дотянуться. Я не помню, как пережил это. Наверное, я много мастурбировал. Но даже это я не могу вспомнить точно. Память скрыла от меня этот ужас.

Но я продолжил писать.

В 2007 году я попал в лонг-лист «Дебюта» сразу в двух номинациях – в «Малой прозе» и «Драматургии». В последней поднялся в шорт-лист. И в конце концов получил главную премию как драматург.

Пару дней перед церемонией мы, молодые литераторы, жили в пансионате Липок. И так вышло, что мест для всех участников не хватило. Я узнал, что одну ночь проведу в комнате с соседом. Ок, что ж поделать. Но когда я пришел в номер, то увидел там одну большую кровать. Поискал вторую – нигде нет. Что ж, я решил, что это не самое страшное испытание для русского писателя. Они проходили через дуэли, каторги, казни. А я не пройду через постель? Пройду, конечно.

Зато в пансионате был бильярд и жирная кухня! И весь ужас литературы. Все эти годы школа защищала меня от живых авторов – они были мертвы и мумифицированы. В пансионате я выяснил, что живой писатель – это пьяный мужчина в дырявых носках. Или женщина, допившаяся до мужского лица.

Днем я ходил на семинары. Здесь нам говорили, что литературой мы не сможем зарабатывать. Что жизнь в Липках – последний раз, когда завтрак, обед и ужин даются нам небом. Но все это скоро кончится, еду придется добывать самим. Это было по-настоящему ценным и правдивым замечанием. Все, что касалось литературы, я прослушал или забыл.

Вечером накануне церемонии мы пили в номере поэта Максима Альбертовича Амелина. В номере стоял жуткий перегар, а окно, как назло, заело. Открывать его пытались все – молодые авторы, Максим Альбертович и еще кто-то из титанов литературы. Все по очереди штурмовали окно. Но оно смеялось над нами. Я тоже подошел, повозился и – о, чудо! – открыл. «Как вам это удалось?» – спросил Амелин. «Отец показывал». – «Ваш папа домушник?» – «Нет, инженер». – «Инженер родил драматурга».

Лежа рядом, я думал: «Как доказать ему, что у меня есть талант? А что, если…» В уме пронеслись все возможности – от убийства до содомии.

Ночью, после пьянки с поэтами, я пришел в номер и лег на кингсайз. Помню, что слева. А часов около трех пришел мой сосед – критик, прозаик, поэт, педагог. Пьяный, конечно. Снял штаны и грохнулся на кингсайз справа. Захрапел.