Я люблю.Бегущая в зеркалах - Мила Бояджиева

— Я вижу, что вы голодны, знаю, что вы веселы и потому буду короток и очень серьезен… Этот бокал я поднимаю в честь Даниила, моего юного друга, с которым нам пришлось пережить немало интересного. За его ответственность, легкий нрав и чистоту души, что, конечно, звучит старомодно. Большого тебе плавания, Дани.

Все выпили и сосредоточились на еде, представленной в разнообразии. Большой овальный стол позволял использовать обильную старинную сервировку шеренги хрустальных бокалов, разнообразные блюда, салатницы, трехъярусные вазы, всевозможные соусницы, подставочки, розетки, старинное серебряное фраже времен Наполеона, свободно располагались на его обширном белом поле, были загружены разнообразной снедью, не требовавшей особых кулинарных усилий.

— Предлагаю попробовать национальное блюдо, популярное в Восточной Европе в летний полдень, когда одурманенные жарой работяги возвращаются с поля домой, — Браун жестом пригласил приступить к действию мадам Лани, держащую большую супницу. В то время как гости разливали в тарелки серебряным черпаком что-то коричневое, звенящее кусочками льда, хозяин объяснил:

— Это, собственно, первое и второе блюдо, вместе взятые, а может быть, и десерт — в зависимости от состоятельности семьи. Здесь мелко нарезанные овощи, травы, кислые сливки и главное — сама жидкость, называющаяся, кажется КВАС, если я точно произношу. Квас — что-то среднее между пивом и пэпси. Приготавливается здесь у меня лично мадам Лани по специальному рецепту с добавлением хмеля и изюма. Хотя я напрасно распространяюсь. Возможно, кто-то из вас даже больше осведомлен в хитростях славянской кулинарной школы. Ты, Дани, ведь француз только наполовину?

— Мой отец — австриец. А если отбросить венский снобизм, то с коктейлем, унаследованным еще от Австро-Венгерской империи, гарантировать чистоту расовой принадлежности просто невозможно. Вполне возможно, что какие-то мои предки хлебали этот ваш «КВАШ» буквально каждый день, причем.

— А Йохим-Готтлиб, по-видимому, полноценный австриец. Кто ваши родители? — обратился Браун к молчаливому гостю.

— Я сирота. Вырос с бабушкой и дедом, который был католическим священником, а бабушка — словацкая крестьянка.

— Ага, вот видите, значит и вас этим блюдом не удивишь, — заметил хозяин.

— Зато я — чистокровная француженка, причем — парижанка, но при всем этом терпеть не могу снобов, — вставила Сильвия для убедительности тряхнув головой.

Боюсь, что мне похвастаться оригинальностью происхождения не удастся. Где-то, в глубине родословной, я чуть-чуть турчанка, — сказала Нелли. — Но вместе с отцом, служившим в самых разных местах мира, я жила в Германии, Италии и даже в Константинополе. А вы, мсье Браун, скорее уж похожи на итальянца, чем на немца.

Все уставились на Брауна. Его лицо, на контрасте со светло-бежевой тканью костюма, действительно было очень смуглым, так что улыбка казалась особенно белозубой, а густые волосы, зачесанные назад, смоляными. И в глазах, столь темных, что зрачки совсем не выделялись, было что-то южное, помимо черноты, какая-то насмешливо-авантюрная искорка. Особенно «итальянскими» в Брауне были виски — почти седые, довольно длинно низко отпущенные, и усы, еще совсем черные.

— Нет, увы. Мне приходилось жить в Италии, где меня действительно принимали за своего, пока я не начинал говорить с моим ужасающим акцентом. А теперь пора отведать горячего и, главное, налить вина. Думаю, что за горячим не будет слишком бесцеремонно называть меня просто Остин.

Ужин, действительно, был сытным, так что расположившаяся на веранде с мороженным, компания чувствовал себя отяжелевшей и расположенной к беседе.

— Остин, — начал Дани, — Ты уже слышал про Йохима, и у меня есть кое-что новенькое про него. Но в начале расскажу всем присутствующим маленькую историю… Для съемок фильма нам пришлось побывать с Остином и оператором в самых разных местах планеты, сразу скажу — не очень веселых. Мы даже дня три пробыли с ним по ту сторону «железного занавеса» в СССР, в одном городе на большой ихней реке, где Остин хотел снять совсем короткий, отнюдь не парадный сюжет. К нам была приставлена переводчица, плохо говорившая по-французски, но зато, наверное, имеющая чин в их ЦРУ, забыл как оно там называется, а! — КГБ — «комитет безопасности». Она грудью закрывала от нас все, что не соответствовало версии советской пропаганды о процветании социалистического общества. «Иностранцы только и приезжают сюда, чтобы фотографировать помойки и каких-то фальшивых нищих. А посмотрите, разве не лучше заснять наши новостройки, памятники, парки, наши дворцы, клубы и школы!» — вдохновенно призывала она и однажды привезла нас, вместо необходимого нам объекта, в какую-то школу, где у бюста, изображающего бородатого Фиделя Кастро, маршировали с барабанами и горнами дети в красных шейных платках. Мы сняли это на пленку. А потом нас повели в саму школу, где в большом зале, в стеклянной витрине я увидел… знаешь что, Ехи? — Не угадаешь, — нашего тевтонца с копьем! Ну точь в точь такого же. Представляешь его там, в этой унылой стране, в этой школе с портретами вождей в каждом классе, вылепили какие-то девчонки из общества юных коммунистов! То есть, понимаешь, они — кажущиеся чуть ли не монстрами думали и делали то же самое. Тогда я, распираемый воспоминаниями юности, рассказал Остину про наши гимназические подвиги… А теперь, Остин, этот длинновязый скромняга — ведущий хирург знаменитой австрийской клиники.

— Ну, ты здорово преувеличиваешь, Дани! — покраснел Йохим. Начинающий хирург и притом, без особой надежды и даже старания когда-либо стать просто очередным.

— Ладно, ладно, знаю я твою скромность. От мании величия ты не умрешь, — многозначительно прокомментировал заявление друга Дани.

Йохиму пришлось рассказать немного о жизни Граца и клинике Вернера. Затем все узнали, как выставила своего мужа-игрока, а вообще-то репортера, Сильвия, и какими настроениями дышит Сорбонна. Девушки, заинтересованные короткими комментариями Дани об австрийской столице, решили при первой же возможности посетить Вену вместе. Браун с нескрываемым удовольствием наблюдал за молодежью.

— А знаете, Йохим, для меня Австрия — это прежде всего.

— Венский вальс. Я солидарен в этом банальном утверждении, наверное, с половиной мира и виной тому — американцы. Мне было около двадцати, когда по всем странам прокатила эпидемия «Великого вальса». Помните, красавица Милица Кориус и эта головокружительная музыка. Я познакомился с актрисой в 50-м годом в Нью-Йорке, куда она эмигрировала из фашистской Германии. Она жила в огромном особняке со своим мужем — очень состоятельным, родовитым немецким аристократом и двумя детьми, и больше не снималась. «Великий вальс» был единственным американским фильмом, к которому любящий муж допустил Милицу, присутствуя лично на всех репетициях и съемках и вынудив студию Голден Меер снимать великолепную примадонну в натуральных бриллиантах. Павильон в киностудии был оцеплен полицейским кордоном — ее диадемы, колье и серьги стоили больше самого фильма… Да она и в 50-м, где-то теперешняя моя ровесница была прекрасна и весь вечер пела нам русские романсы. Милица — москвичка. Ее брат и сестра до сих пор живут в СССР. У русских фильм назывался «Большой вальс», т. к. эпитет «великий» мог быть применен только отношению к вождям советской власти» — Остин поднялся и включил магнитофон. Звуки штраусовского вальса, кружа и заманивая, окрасили вечер, навсегда слившись для присутствующих в единую вкусовую гамму с воздухом, морем, цветением и юностью, с этим домом, островом и человеком, так что стоило после появиться в памяти чему-то одному — и звучал весь оркестр.