Писатель - Александр Молчанов

Новиков обвел взглядом присутствующих, любуясь произведенным эффектом.

– Это Геннадий Борисович Рафаилов, – провозгласил Новиков и зааплодировал. Раздались нестройные аплодисменты. Рафаилов замер с трубкой в руке, не замечая, что горящий табак сыплется из трубки на пол. Андрей посмотрел на Новикова, хотел было его перебить, сказать, что он ошибся, но Новиков был так увлечен чтением заметки, что, казалось, не замечал ничего вокруг.

– Извините, не мог отказать себе в удовольствии, перечитал заметку еще раз, – сказал Новиков. – Итак, каковы составляющие хорошей заметки?

Оврагова подняла руку.

– Заголовок?

– Отлично, но мимо. Главное в заметке – тема, информационный повод. Она должна быть интересна читателю, актуальна и важна для всего общества. Что мы здесь и видим. Есть факт, который произошел, – покушение на банкира. Это интересно всем. Но об этом напишут все. А самое высшее мастерство журналиста состоит в том, чтобы угадать, какие вопросы задаст читатель, узнав о факте, и дать ему ответы на эти вопросы. Геннадий Борисович не просто изложил факты… к слову, только у нас появилась информация о том, что нападавших было двое и что один из них сбежал. Это очень важно для нас, потому что все остальные были вынуждены ссылаться на нас. Так вот, уважаемый Геннадий Борисович не только изложил факты, но еще и дал аналитику, дал несколько версий того, кто мог бы стоять за покушением. Да, у нас пока нет фактов о том, кто это сделал, но у нас есть версии, предположения. И в этом смысле мы находимся на равных со следствием, у которого пока тоже есть только версии. И это, на мой взгляд, высший пилотаж журналистики…

На Рафаилова было страшно смотреть. Его глаза горели, морщины вокруг рта превратились в глубокие борозды, из приоткрытого рта со свистом вылетал воздух. Его лицо покраснело, он мял в руке трубку, не замечая того, что весь горящий табак давно высыпался на пол.

Новиков же сиял. Он явно наслаждался ситуацией, купался в ней.

Все журналисты давно поняли, что происходит что-то не то, и испуганно притихли, переводя взгляд с Новикова на Рафаилова и обратно. И только Оксана смотрела на Андрея. Андрей закусил губу.

А Новиков продолжал. Разобрав и до неприличия расхвалив злополучную заметку, он перешел к долгу старшего поколения журналистов перед молодыми. Мол, старики должны стать примером для молодых, показывать им, как нужно работать с информацией и как вести себя в жизни и так далее. Этого уже Рафаилов не выдержал. Он вскочил и закричал:

– Зачем вы устроили здесь эти разборки, я не понимаю!

И выбежал из кабинета, хлопнув дверью.

На пару секунд воцарилась тишина, потом Новиков совершенно спокойно продолжил:

– А теперь давайте планировать следующие номера.

Журналисты стали по одному поднимать руку и заявлять свои материалы. Андрей записывал. Материалов было немного, из чего делать два номера – непонятно, но Новикова это, казалось, волновало мало. После своего триумфального выступления он, казалось, потерял интерес к происходящему и через десять минут прервал на полуслове Оврагову, которая рассказывала о какой-то инициативе мэрии, и сказал:

– Остальное решите непосредственно с моим заместителем, планерка окончена.

И вышел. Журналисты тоже потянулись к выходу. Оксана подошла к Андрею.

– Зачем вы это устроили? – спросила она.

– Я здесь ни при чем, – сказал Андрей, не поднимая глаз, – это его игра.

– Он знал, что заметку написал не Рафаилов?

– Конечно, знал.

Оксана покачала головой.

– Зачем же он так его унизил?

– Я понятия не имею. Может быть, решил поставить на место Рафаилова. А может быть, решил остальным дать острастку.

Андрей пошел к себе в кабинет, планировать номер. Хотя планировать было нечего. Заявленных материалов едва хватало на четыре полосы. Видимо, остальное придется забивать дайждестами и новостями информационных лент. Неудивительно, что читатели отказываются от подписки на «Север».

Но на этом дело не закончилось. Редакция гудела до вечера. Журналисты переходили из кабинета в кабинет, переговаривались, делали звонки, разнося новость по городу. Новиков закрылся на верстке и погрузился в свою любимую медитацию над цветными шариками игры «Лайнс».

Рафаилов не появлялся. Его домашний телефон не отвечал, мобильного у него не было. Оврагова предположила, что он пошел топиться или вешаться. Над нею посмеялись, но всем стало не по себе. А вдруг и правда что-нибудь с собой сделает?

Уже под вечер факсовый аппарат на столе у Гали ожил и выпустил из себя моток бумажной ленты. Галя оторвала эту ленту, бросила на нее один короткий взгляд и пошла на верстку.

– Рафаилов прислал заявление об увольнении, – сказала она. Новиков к этой новости отнесся вполне равнодушно. Даже не оторвался от монитора.

– Оформи с сегодняшнего числа по собственному желанию, – сказал он. И будто бы добавил, что ему все равно, пусть хоть все увольняются. Но было ли это добавление, точно не известно. Верстальщики говорят, что было. Галя утверждает, что он такого не говорил. Но ей по долгу службы положено защищать шефа. Защищать шефа от его же коллектива.

Через час все в редакции знали, что Рафаилов перешел на работу в газету областной администрации «Зеркало», которую Новиков считал своим конкурентом.

Этот день вымотал Андрея. К тому же он не спал ночь. К тому же номер никак не складывался. Вместо номера была сплошная зияющая дыра, которую нужно было чем-то заполнять. Журналисты, разбалованные Новиковым, привыкли сдавать материалы в последний день перед выпуском.

Оксана весь день вела себя как паинька. После того короткого разговора в комнате журналистов она больше не подходила к нему, не разговаривала с ним и даже не смотрела в его сторону.

Но когда рабочий день был закончен, все разошлись по домам и Андрей тоже уже собрался уходить, она вошла в его кабинет, повернула ключ, торчащий в двери, и выключила свет.

– Что происходит? – спросил Андрей, сидящий за столом.

– Чш-ш-ш, – сказала она, подошла к нему и села ему на колени. Обняла двумя руками и поцеловала. Они занялись любовью прямо там, в его кабинете, на столе, прямо на плане будущего номера. Они слышали, как Новиков разговаривал в коридоре с Галей, как стукнула входная дверь. Редакция опустела. Остались только они вдвоем – два обнаженных тела среди пачек нераспроданных газет.

Прошло сколько-то времени, и Андрей спросил:

– Почему? Ты же сказала…

– Я передумала, – ответила она, – извини.

Все произошло в точности так, как предсказал Железняк.

Рано утром Павел пришел во двор, где произошло покушение, и занял позицию для наблюдения на скамеечке рядом с детской площадкой. Он приготовился к долгому ожиданию, но уже около восьми утра из дома вышла девочка-подросток в желтой куртке (Железняк назвал ее цыплячьей). Это была Юля, дочка любовницы Железняка Марины Лапиной. Ее отношения с ухажером матери не сложились сразу и навсегда. Любые попытки банкира растопить лед лишь усугубляли ситуацию. Поначалу он пытался задабривать Юлю подарками. Подарки она принимала, но продолжала демонстрировать Железняку и матери свое презрение. Но дальше все было хуже. Она хлопала дверью комнаты, когда приходил Железняк, и включала громкую музыку. Когда он пытался не то что поговорить, но просто поздороваться с нею, она закатывала глаза и отворачивалась. В конце концов он решил просто ее игнорировать, насколько это было возможно.