Вслед за Великой Богиней - Аркадий Захаров

За два года до рождения Александра Пушкина, в 1797 году, вышел Сенатский указ, повелевавший всем дворянам иметь доказательство на дворянство, начиная с далеких предков. И как раз в год рождения будущего поэта, в 1799 году, Московский архив Иностранной коллегии выдает документ о родоначальниках и гербе фамилии Пушкиных.

Наличие документа не исключало необходимости изучения своей родословной для молодых дворян: высший свет придавал знатности и древности рода исключительно важное значение. Поэтому юный Александр не составил исключения из общей традиции. И делал это с большим удовольствием, в чем сам признавался:

Ознакомиться с генеалогией рода Пушкиных и других дворянских родов поэт мог по имевшейся у него книге с довольно длинным названием: «1. Родословную Книгу, собранную и сочиненную в Разряде при царе Федоре Алексеевиче и по временам дополняемую, и которая известна под названием Бархатной Книги; 2. Роспись алфавитную тем фамилиям, от которых Родословные росписи в Разряд поданы, с показанием, откуда те роды произошли, или выехали, или о которых известия нет; также, какие роды от тех родов произошли, по каким случаям названия свои приняли, и наконец, под каким номером те родословные находятся в Разрядном архиве; 3. Роспись, в которой выезжие роды показаны все вместе, по местам их выезда… Изданная по самовернейшим спискам. Ч. 1. Москва. 1787».

Название этой книги определяет ее содержание и говорит само за себя. Имелась в ней и роспись рода Пушкиных, из которой он мог извлекать сведения о своих предках и родственниках. И, видимо, не случайно, что в своем творчестве Пушкин неоднократно обращался к заслугам предков и их славным деяниям в истории Российской. «Имя предков моих встречается поминутно в нашей истории, — писал А. С. Пушкин в „Начале новой автобиографии". — В малом числе знатных родов, уцелевших от кровавых опал Ивана Васильевича Грозного, историограф именует и Пушкиных».

Историограф — несомненно А. М. Карамзин, «Историю государства Российского» которого Пушкин внимательно изучал и эпизоды из которой использовал в ряде своих произведений.

Действительно, древний, но не особенно знатный род Пушкиных от кровавых опал Грозного почти не пострадал, но его не миновали суровые гонения Бориса Годунова, удаление от трона и почетная ссылка, именуемая сибирской службой. Совершенно не случайно в уста своего предка, выведенного в драме «Борис Годунов» под именем Афанасия Михайловича Пушкина (правильно Остафия), поэт вложил горькие слова: «Уверены ли мы в бедной жизни нашей? Нас каждый день опала ожидает, тюрьма, Сибирь, клобук иль кандалы. А там в глуши голодна смерть иль петля. Знатнейшие меж нами роды — где?» Действительно, где? Конечно же в сибирской ссылке. Первые ссыльные из знати: В Пелым сосланы Годуновым два брата Романовых, Иван и Василий Никитичи, родные братья патриарха Филарета, отца царя Михаила Федоровича (из них Василий умер в темнице в 1601 году, вероятно, насильственной смертью, а Иван в том же, 1601 году возвращен в Москву и до смерти своей состоял в важных должностях). Вслед за боярами Романовыми, Черкасскими, Сицкими и другими были сосланы в Сибирь Остафий Михайлович с сыном Влуком и братьями и Василий Никитич Пушкины, впоследствии бывшие воеводами: первый в Тобольске, второй в Якутске. В 1603 году на замену почившему Остафию Годунов послал в Тобольск его младшего брата Никиту Михайловича, который служил там до 1605 года. Разумеется, все выезжали в ссылку с семьями: женами и детьми. Ссылка в Сибирь первое время не имела значения для заселения страны, но ею правительство хотело избавиться от людей беспокойных или опасных, которых не хотело подвергнуть смертной казни. Поэтому в первое время в Сибирь ссылались люди значительные и государственные.

Еще не успела зарасти травой и забыться могила Ермака, как после ложного доноса слуг по указу царя Бориса отправились в необжитую и неведомую Сибирь со всеми своими семьями братья Пушкины, во главе со старшим Остафием Михайловичем, которому предстояло воеводствовать в Тобольске до 1602 года, когда тело его приняла холодная сибирская земля. С тех пор на протяжении многих и многих лет род Пушкиных регулярно был связан или со службой, или с «местопребыванием» в сибирской провинции, о которой ходили слухи самые невероятные.

Еще в Начальной летописи приводится рассказ Новгородца Гюряты: «Югра — народ, говорящий непонятно и живет в соседстве с самоядью в северных странах. Югра рассказывала моему отроку: "…Есть горы, заходящие в луку моря (Лукоморье. — А.З.), им же высота до небес. Путь к тем горам непроходим из-за пропастей, снегов и лесов". С тех давних времен установились контакты новгородцев с югорской и мангазейской землей. В известном сказании XV века «О человецех незнаемых в восточной стране и о языцех розных» Мангазея описана уже как хорошо известная земля: «На восточной стране за Югорскою землею над морем живут люди Самоядь, зовомы Могонзии, а яд их мясо оленье, да рыба, да межи собой друг друга едят, и гость к ним откуда пиредет и они дети свои заклают для гостей, да тем кормят, а которой гость у них умрет, и они того съедают, и в землю не хоронят, а своих тако же. Сии люди не велики возрастом, плосковидны, носы малы, но резвы вельми и стрелцы споры и горазды, а ездят на оленях и на собаках. А платье носят соболие и оленье, а товар их соболи".

А товар их — соболи. Поймать десятка два седых соболей ценой по 5 рублей каждый или пару черносеребристых лисиц рублей по 50 — перспектива из самых заманчивых. После такой удачи вчерашний босяк становился богачом! Десятина земли стоила 1 рубль, лошадь — 2 рубля, хорошая изба — 10 рублей. А попадались изредка черные лисы от 100 до 500 рублей по московским ценам.

Естественно, что богатства Мангазеи давно привлекали к ней промышленников. Но московское правительство обратило к ней взор лишь в 1598 году, когда царь Федор Иоаннович отправил в Мангазею и Енисею Федора Дьякова с товарищами для проведывания этих стран и для обложения тамошних инородцев ясаком. Дьяков возвратился в Москву в 1600 году. Он же, вероятно, первый сообщил правительству, что пустозерцы, вымичи и другие торговые люди уже наложили руку на мангазейскую и енисейскую самоядь.

Прозорливый и дальновидный царь Борис Федорович в том же, 1600 году решился снарядить экспедицию в Мангазею для основания в устье реки Таз острога и таможенной заставы. И быть по тому.

Летом 1600 года отплыли из Тобольска на трех коломенках и одном коче князь Мирон Шаховской и Данила Хрипунов, а с ними сын боярский, атаман и сотня служилых.

Спустились мутным Иртышом и быстрой Обью до Березова, где их уже поджидали казаки на четырех кочах. И вместе поплыли на понизовья. Едва кораблики вышли из Оби в бурную губу, как напротив лукоморского берега потерпели жестокое крушение: потеряли пять судов вместе с припасами. Вместе с осенней непогодой подступали морозы и плыть далее становилось опасным и безрассудным, поскольку до Мангазеи надо было еще плыть и плыть. Чтобы не вмерзнуть в лед и остаться в живых, догадались возвратиться назад к Пантуеву городку.