Рокот - Анна Кондакова

На выходе из деканата он столкнулся с Жанной.

Девушка поджидала его. В ярко-красном кардигане и черном обтягивающем платье, воинственная и хрупкая, еле сдерживающая ураган эмоций, она, как всегда, была прекрасна.

Стас сразу отметил, что она обновила стрижку: ее каре стало еще короче, выше подбородка, подчеркивая красивую шею. Но по сжатым кулакам Жанны несложно было догадаться: она пришла не просто, чтобы повидаться и продемонстрировать перемены. Она явно собиралась устроить истерику прямо на глазах у десятка сокурсников Стаса – тех, кто толпился в коридоре у деканата.

И устроила.

Сначала толкнула его в плечи, затем съездила по лицу ладонью. Звук вышел сочным. Все, кто был поблизости, обернулись.

– Хо, вот это разбор полетов! – засмеялся Пашка Рыжов, парень, с которым Стас ходил на семинары по гражданскому праву.

Стас поморщился, рука машинально прикрыла пострадавшую щеку.

– Что случилось? – спросил он негромко, но интонацией дал понять, что повторного удара не допустит.

– Стас. – Озвучив его имя, Жанна, конечно же, имела в виду другое слово, что-то вроде «подонок» или «мразь». Тем самым она обозначила его статус-кво, по крайней мере у себя в голове.

Ее лицо пылало гневом, а в глазах читалось: «Это мерзость. Я от тебя такого не ожидала». И неважно, что мерзостей за последнее время Стас не делал, на лице Жанны он разглядел именно это.

Не желая продолжать шоу, он приобнял девушку за плечи и потянул по коридору к выходу, подальше от посторонних глаз. Хотя некоторые любопытствующие продолжали с ухмылками смотреть им вслед.

У лестничной площадки Жанна высвободилась из его объятий. Ее распирало негодование, она смотрела на Стаса так, будто ждала, когда его волосы воспламенятся от ее взгляда. В подобные моменты она обычно произносила фразу: «Стас, я крайне возмущена».

– Стас, я крайне возмущена, – выпалила Жанна, нервно перебирая пальцами ремень сумочки. – Я чувствовала, что… что… – она повела глазами, будто разглядывала потолок, – что между нами есть некоторые проблемы, но это не означает, что нужно делать вот так.

«Вот так» она почти выкрикнула, на надрыве, сквозь еле сдерживаемые слезы.

– В чем дело, Жанна?

Девушка часто заморгала.

– Ах, в чем дело? Ты не догадываешься? – Нахлынувшая злость помогла ей справиться с подступившими слезами. – В том, Стас, что ты… мы больше не вместе.

– Да что случилось-то?

Жанна молча подала ему свой телефон с открытой галереей снимков. Одного взгляда на фотографии хватило, чтобы в горле разом пересохло.

– Откуда это у тебя? – Стас принялся быстро листать фотографии одну за другой. – Ты сама снимала?

От возмущения Жанна была готова задохнуться.

– Тебя волнует, откуда я взяла снимки? И все? А тебя не волнует, что я тебя бросаю?

Стас задержал взгляд на одной из самых пикантных фотографий – где Марьяна сидит на нем сверху, склонившись к его лицу. В темноте сложно было что-то разглядеть, кроме главных действующих лиц, но основной посыл был понятен сразу: это измена. И, судя по кадру, снимали через окно фотоаппаратом с хорошим длиннофокусным объективом. Видимо, из дома напротив (надо когда-нибудь научиться задергивать шторы).

– Жанна… послушай… – Стас посмотрел в темные влажные глаза Жанны. Он не хотел объясняться перед ней именно сейчас, но что-то нужно было сказать. – Да, это правда. Она была у меня сегодня… эта девушка, на фото. Прости, я…

– Давно? – Жанна прищурилась, сложила руки на груди. Она демонстративно пыталась показать равнодушие.

– Что – давно?

– Давно она к тебе ходит?

Стас помедлил.

Его ответ уже ничего не решил бы, но он продолжал цепляться за Жанну, как утопающий за единственную соломинку. Жанна была для него простой и понятной и его делала таким же. Она и не догадывалась о его прошлом, с ней он чувствовал себя полноценным. Таким же незапятнанным, как чистый лист. Но все же он понимал, предчувствовал, что когда-то его привязанность, построенная на комфорте, закончится.

– Давно, – соврал Стас. – Пару недель уже.

Пухлые губы Жанны дрогнули.

– А, плевать, – с едким жаром выдохнула она. – Плевать, понял? Этот доброжелатель сделал мне одолжение, наконец-то я от тебя избавилась. – Жанна неожиданно преобразилась, будто стала выше ростом и расправила плечи, ее красный кардиган приобрел багряный оттенок. – Он попросил, чтобы я передала тебе привет, – бросила девушка напоследок и торопливо начала спускаться по лестнице.

Стас ринулся за ней, цепляясь за перила.

– Кто?

– Тот, кто прислал эти снимки, – ответила Жанна, сбегая все ниже по ступеням. – Он написал два числа: тридцать четыре, тридцать четыре. Сам понимай, что это значит. И счастливо оставаться, кобель.

Пока яркая и комфортная Жанна уходила из его жизни, Стас пребывал в смятении. В его голове смешались и загудели мысли, зарокотали темные воспоминания.

Тридцать четыре – тридцать четыре.

Точнее, так: 34:34.

Он представил, как крупные цифры загораются на табло при игре двух непримиримых баскетбольных команд. Только для него это был особенный матч, и тянулся он уже много лет. Четыре года назад Стас поднял счет и, казалось бы, завершил игру своей победой: 33:34.

И вот счет снова сравнялся.

* * *

Свой негласный поединок Стас Платов и Егор Сенчин – двоюродные братья по материнской линии – начали, когда еще были сопляками.

Стас тогда учился во втором классе, Егор – в третьем. И если в начальной школе их противостояние выглядело детскими шалостями, вроде порвать другому книгу или сделать так, чтобы учительница вызвала родителей противника в школу, то чем старше они становились, тем серьезнее и больнее жалили друг друга. И раз за разом повышали планку дозволенности.

Они разглядели друг в друге врагов, как только познакомились.

В воздухе словно заискрило, и, похожая на воронку зарождающегося смерча, возникла неприязнь. Их уже тогда раздутые эго столкнулись в безобидной детской игре, в которой они, как два звереныша, не поделили территорию. Братья ежедневно сталкивались и дома, и во дворе. Мать Егора, тетя Тамара, была частой гостьей в доме Платовых и почти всегда приводила с собой сына.

Тамара Леонидовна рано потеряла мужа, но Стас порой думал о том, что на месте ее мужа любой мужчина скончался бы от сердечного приступа. Она была холодной и властной, до смешного бережливой и скупой не только на денежные расходы, но и на эмоции.

Свою младшую сестру Диану, мать Стаса, она называла поэтично – «эта доверчивая слониха», одной фразой подчеркивая собственное превосходство и изобличая, по ее мнению, сразу несколько изъянов сестры: легковерность, доброту, неумение управляться с деньгами и физическую полноту.