Дети декабря - Платон Беседин

Когда барменша принесла заказ, в дверь зашла рыженькая соседка Смятина, Лина. Но в этот раз она казалась печальнее, растрёпаннее. Смятин махнул ей рукой, приветствуя. Лина не обратила внимания.

– Эй! – крикнул Смятин.

Лина наконец-то заметила его, подошла, улыбнулась.

– А, это вы. Я близорука.

Она присела за столик, убранный бежевой скатертью.

– Мило тут, да?

– Вполне. Чисто и светло, – сказал Смятин, рассматривая блестящую барную стойку.

– Да, именно так, – улыбнулась Лина. И тут же рассказала, как поругалась с мужем. Он работал не в Киеве, во Львове, и приезжал только на праздники и выходные.

– В таких ситуациях обычно бегут к подружкам, но… это так пóшло.

Смятин кивнул, не решаясь начинать свой коньяк.

– Вы пейте, не стесняйтесь. Я ведь и сама пришла выпить. Так что давайте вместе, а? И можно на «ты»?

– Давай на «ты», – легко согласился Смятин.

– Тогда я тебя угощаю.

– Не стоит…

– Стоит! Я ведь сама предложила.

И она сделала заказ. Смятин расслабился, потому что угощать Лину денег не было. Вместе они распили бутылку «Коктебеля».

Смятин в полной мере рассмотрел Лину. Длинные красные ногти. Чуть вздёрнутая грудь. Светло-карие, с искринкой глаза. Сочные пухлые губы, нижняя слегка оттопырена. Вечная чуть насмешливая улыбка. И ямочки на аппетитных щёчках.

– Крым отжали, а коньяк нам продают, – усмехнулась Лина.

Пьянея, она ёрнически растягивала слова. В ответ Смятин хотел промолчать. На российский Крым в Украине реагировали болезненно. Но потом решил, что лучше определиться сразу:

– Я из Крыма.

– Да?

– Из Севастополя.

– О, Севастополь, – хохотнула она, но голос, выдавая, дрогнул, – рассадник сепаратизма. – И тут же поправилась: – Ты прости, если что…

– Забей. Давай лучше за укропов и ватников.

Лина взглянула удивлённо, но потом рассмеялась.

Чокнувшись, они выпили. За второй бутылкой Лина перешла на политику. Смятин заметил, что в Киеве почти все говорят о политике.

– Обещали одно, а на деле – другое…

– Так всегда и везде, у нас тоже, – закивал Смятин.

Извинившись, он вышел в туалет. О политике говорить не хотелось. Хотелось к Лине домой. Или её к себе домой. Не столько для секса, сколько для того, чтобы не быть одному. Умывшись, Смятин вглядывался в своё отражение. Глаза его, большие, тёмные, чуть навыкате, искали ответа. «Ситуация классическая. Мужик почти в командировке. Девушка поругалась с мужем. Вместе они выпивают. И вроде оба не против. Бар скоро закроется, можно перейти в номера». Размышляя так, Смятин определился.

Но когда он вернулся за столик, Лина, хмельная, уже полуспала. В одиночку она допила коньяк. Это отдавало тяжёлой, дурной привычкой.

– Ого, – вырвалось у Смятина. Он взял её за плечо. – Лина, слышишь меня, Лина? Ау! Нам пора!

– А! – Она открыла глаза. Рыжие локоны сбились на правый бок. Улыбка сползла с пухлых губ. Кожа стала сметанно-белой.

– Пора. Идём.

– Да?

– Да.

– Надо… расплатиться.

Смятин задёргался. Лина обещала заплатить сама, но переусердствовала с анестезией семейной размолвки. Смятин пошёл к барной стойке.

– Извините, тут такое дело…

– Та-а-ак, – протянула барменша, – денег нет?

– Вообще-то, они есть, – от необходимости объясняться Смятин трезвел. – Вот.

Он выложил все свои деньги на плексигласовую стойку. Барменша, хмыкнув, пересчитала.

– С вас ещё сто сорок шесть гривен.

Сумма была смешной, тем более для посиделок в баре, но сейчас казалась нереальной.

– А вы могли бы, – Смятин запнулся, – сами попросить у той девушки расплатиться?

Барменша закатила глаза, но всё же пошла к столику, перекатывая шары-ягодицы под светлыми джинсами.

– Эй, милочка, эй!

– А? – очнулась Лина.

– Мы закрываемся. Расплатиться надо.

– Ага, – Лина махнула рукой.

– Дать сумку? – поняла барменша, натренированная в расшифровке пьяных посланий.

Лина кивнула. Барменша протянула ей замшевую сумочку. Лина вновь махнула рукой. Барменша достала кошелёк, отсчитала сто пятьдесят гривен.

– Теперь всё. – Она взглянула на Смятина так, будто он только что ограбил Лину. Он решил никогда не приходить сюда больше.

На свежем воздухе Лина чуть протрезвела. Попросила сигарету, хотя не курила до этого.

– А знаешь, – она неумело, как торопящаяся втянуться школьница, пускала дым, – тут два застр… застройщика.

– Да? – Смятин не понимал, к чему эта информация. Особенно сейчас.

– Ага, – она тряхнула волосами. – Будылин и Шелест. У Будылина квартиры лучше. И эти, как их, деревья он садит. И площадки он садит, ой, строит. Но у этого, второго…

– Шелеста…

– Да, Шелеста, потолки выше…

– Ага, – Смятин думал, как быть дальше. – Мы с тобой, кажется, в доме Шелеста, да?

– Да! – неожиданно бурно отреагировала Лина. – И это за-ме-ча-тель-но! Потому что потолки! Выше! Понимаешь? Вы-ше!

Она задрала руки, демонстрируя высоту. Фиолетовая кофточка приподнялась, обнажая проколотый пупок.

– Ну, идём тогда, в квартиру с высокими потолками…

Приобняв, Смятин повёл Лину в подъезд девятиэтажки. В лифте, обшитом фанерой, чтобы, не портя стенок, таскать стройматериалы, они поднялись на шестой этаж. Смятин обнял Лину крепче, чувствуя пьяное тепло и податливость.

– Сейчас. – Он полез в карман за ключами, зашурудил в замке.

– Откуда?

– Что, прости? – Он распахнул дверь.

– Откуда у тебя ключи от моей квартиры? – Лина отстранилась, шагнула назад.

– Не понял?

– Где, где ты взял – ключи от моей квартиры? – она повысила голос. Он гулко разнёсся по коридору, отделанному бледно-розовой плиткой.

– Вообще-то, это моя квартира, – улыбнулся Смятин. – Заходи, – он сделал приглашающий жест.

– Ты, ты – ты что?!

Смятин шагнул вперёд, притянул Лину к себе. Поцеловал, раздвигая языком пухлые губы. Она ответила порывисто, влажно, но вдруг отшатнулась. Больно толкнула в грудь.

– Ты что? – завелась Лина. – Думал меня как шлюху трахнуть? Как шлюху?! – закричала она почти трезво.

– Слушай, – Смятин испугался, что выйдут соседи, будет скандал; неужели она сама этого не понимала? – Не ори! Тсс!