Под крылом доктора Фрейда - Ирина Степановская

— Но ведь что-то же, черт возьми, должно влиять на состояние психики?

Она посмотрела на него непонимающе. Что он кипятится? Неужели он думает, здесь дураки сидят?

— Конечно, должно. Химические препараты.

— А кроме них?

Никто еще не расспрашивал ее с такой настойчивостью. Ей даже стало интересно.

— Но ведь вы сами занимались проблемами мозга? Лучше меня должны знать процессы, которые в нем протекают.

— Мы с Таней работали с животными, у которых мозг все-таки не так развит, как у человека.

— В части биохимии, я думаю, много общего.

— Не скажите. Мы поняли, что нет.

— Не могу с вами согласиться. Может быть, области, отвечающие за рациональное, развиты у животных беднее, но эмоциональная сфера — такая же, если не более сильная. Во всяком случае, у некоторых видов. Имеется масса примеров. Животные любят, страдают, радуются иногда даже ярче, чем человек. — Альфия вспомнила собаку, которая много лет жила у соседей. — Одна собака, которую я знала лично, умерла от тоски по своей хозяйке.

— Скорее всего, нет, — заметил Давыдов. — Собака умерла, наверное, от болезни сердца. У собак ведь бывают инфаркты.

— Ну, может быть. Не буду спорить, я вскрытия не делала.

— Мы говорили с вами о мозге… — напомнил Давыдов.

— Да. О мозге. Есть одна вещь, которая, безусловно, влияет на мозг. Но вы наверняка знаете это явление лучше меня.

— Какое же?

— Гипоксия. Обеднение ткани кислородом.

— Так, может быть, обогатить Танин мозг кислородом?

Она вздохнула.

— Если бы было так просто. Сто раз уже делали такие опыты.

— И что?

— Ни фига. Даже наоборот, слабый и кратковременный уровень гипоксии временами оказывает стимулирующее влияние на мозг. Вы не задумывались, почему в горах туристы, лыжники, альпинисты все друг в друга влюблены?

— Не задумывался. Потому что и так прекрасно знаю: из-за гипоксии, которая развивается на высоте.

Альфия улыбнулась:

— Поэтому, если захотите влюбиться, поезжайте в горы. И песни, и романы, я имею в виду любовные, там возникают практически сами собой.

Виталий вдруг решился.

— А знаете, чем занималась моя жена?

Впервые за последние несколько дней он сказал о Тане свободно, без напряжения.

— Не знаю. Чем?

— Ее исследования тянут на Нобелевскую. Она изучала роль микроэлементов в структуре аминокислот, из которых состоит митохондриальная ДНК клеток мозга. Она встраивала в эту структуру (только вдумайтесь!) разные микроэлементы — серу, мышьяк, кальций, йод — и наблюдала, как они действуют на психику мышей.

— И что-нибудь получилось?

— О да!

При воспоминании о работе глаза Виталия заблестели. Он сидел перед Альфией, как Нептун или Посейдон, управляющий волнами. Волнистые волосы распались по плечам, не хватало только трезубца.

— Фосфор позволял нашим мышкам влюбляться друг в друга. А йод раскалял их страсть до того, что они дрались между собой. Между прочим, доходило и до убийства.

— Одна мышка загрызала другую из ревности?

— Вот вы смеетесь, а не исключено.

Альфия только покачала головой:

— Вы, ученые, все сплошь какие-то сумасшедшие.

Она тут же спохватилась, что сказала двусмысленность, но Виталий этого не заметил:

— Откровенно говоря, я в нашем с Таней тандеме гениальностью не отличался. Я организатор процесса. Обеспечить проведение эксперимента — дело непростое. Нужно достать оборудование, организовать работу, отработать методики — это стало возможным только после того, как меня назначили директором института. Правда, — вспомнил он о своем недавнем разговоре, — директорствовал я, исполняя обязанности. Но все равно в этом и. о. была определенная сила.

— У нас тоже не всегда нужные лекарства есть, — зачем-то вдруг пожаловалась Альфия.

Откровенности способствовало вовсе не упоминание об «и.о.». Просто она давно уже ни с кем не разговаривала о развитии науки. Что с того, что у Давыдова был двойной шкурный интерес? Шкура у всех одна, но вот, например, с Володей ей никогда не удавалось так поговорить. Беседовать с Давыдовым было приятнее.

Он недолго помолчал и добавил:

— Знаете, а я почти уверен, что Таня поставила эксперимент на себе. Можете мне верить, можете нет, но она была на это способна.

Альфия тоже помолчала, поставила локти на стол, сложила по привычке руки под подбородком, внимательно на него посмотрела. Ей не хотелось говорить неприятное, но она должна была это сделать.

— Если окажется правдой, что ваша жена ставила эксперименты на себе, то это, пожалуй, больше говорит о ее болезни, чем о здоровье и героизме.

— Почему? — вскинулся Давыдов.

— А как же иначе? Здоровый человек отдает себе отчет в непредсказуемости и опасности таких действий. Понимает свою ответственность перед другими за непредсказуемые последствия. А больной одержим самой идеей. Для него идея — важнее всего. Плевать на то, что будет потом, после претворения этой идеи в жизнь. Он поставил себе цель — и добивается ее любыми способами. А что из этого выйдет — как повезет.

— Приведите пример, — хрипло попросил Давыдов.

— Пожалуйста. Больной хочет кого-то в себя влюбить. Любимого артиста, например. Или не влюбить, а убить. Или просто заставить узнать о своей персоне или заставить себя бояться. Что он делает? Он подкарауливает своего кумира. Забрасывает его любовными письмами или, может быть, угрозами. Или убивает. Как Джона Леннона, например. Отдает ли больной человек себе отчет в том, что своими действиями он может добиться только отдаления от своего кумира? Волнует ли его то, что он осложняет жизнь человеку, которого любит? Нет, не волнует. Он следует за своей идеей, и пусть земля перевернется — переубедить такого человека невозможно. Его можно только лечить. И под влиянием препаратов он постепенно начинает давать оценку своим действиям.

— Или не начинает, — сказал Виталий.

— Или не начинает, — подтвердила Альфия. — Но тогда такой человек должен быть изолирован от общества. А что касается великих открытий — так за мою практику у меня было человек восемь больных, которые независимо друг от друга открывали средства от рака.

— А может, правда открывали? — прищурился Виталий.

— Да нет, не открывали. Водитель троллейбуса или няня из детского садика лекарство от рака открыть не могут. Они могут созвать телеоператоров и заявить, что у них прорезался третий глаз, или утверждать, что видели во сне марсиан и те подсказали им это средство, и даже собирать под эти разговоры немалые деньги с доверчивых граждан. Но лекарство они открыть не в состоянии. У них нет теоретической подготовки и научной базы. Вы лучше меня знаете, что открытиями занимаются целые научные институты. И то с весьма скромными результатами. Не мне вам объяснять — опыты, проверки, статистическая обработка результатов… А воз и ныне там.