Жюстина, или Несчастья добродетели - Маркиз Де Сад

— Да, мадам, в самом деле это большая честь для меня, ичестное слово я в восторге оттого, что лишаю еще одной девственности своюродную мать! Подойдите сюда, Жюстина, подойдите ближе, разделите моеудовольствие и дайте мне полакомиться вашими ягодицами.

Жюстина покраснела, но разве можно отказать тому, коголюбишь? Разве не было это большой честью для бедняжки? И в следующую минуту ееизящный зад предстал взорам всех развратников, все ощупали его и всластьполюбовались им. Ее заставили продолжать мастурбационные занятия: она должнабыла ласкать коренную часть органа, внедрившегося в материнский зад, и своимитонкими пальчиками, наконец, исторгла потоки спермы, которая опалилавнутренности мадам де Брессак, и она потеряла сознание.

Юноша вышел, даже не поинтересовавшись состояниемдостопочтенной дамы, которую он только что жестоко оскорбил, и Жюстина осталасьутешить ее, если только это было возможно.

Надеемся, наши читатели без труда представят себе, насколькоувиденный спектакль потряс нашу несчастную героиню, которая пыталась извлечь изнего личные причины, чтобы погасить в душе изъедавшую ее страсть, но ведь незря говорят, что любовь — это не та болезнь, от которой можно излечиться. Всесредства, противопоставляемые ей, только сильнее разжигают пламя, ибессердечный Брессак никогда еще не казался таким желанным в глазах беднойсироты, как в эти минуты, когда ее разум окончательно осознал все то, чтодолжно было пробудить в ней ненависть.

План ужасного преступления. — Усилия, предпринятые дляего предотвращения. — Софизмы его автора. — События, предшествующиеего исполнению. — Жюстина спасается

Прошло два года с тех пор, как Жюстина поселилась в этомдоме, и все это время ее преследовали все те же несчастья и утешали те женадежды, и наконец мерзкий Брессак, уверившись в ее преданности, рискнулраскрыть перед ней свои коварные планы.

В то время они находились в деревне, Жюстина осталась однаподле своей хозяйки: старшей горничной позволили провести лето в Париже попричине каких-то обстоятельств, связанных с ее мужем. Однажды вечером, вскорепосле того, как наша юная прелестница ушла к себе, в дверь неожиданно постучалБрессак и попросил уделить ему несколько минут: увы, каждое мгновение, котороедарил ей жестокосердный автор ее злосчастий, казалось ей слишком ценным, чтобыона могла отказать ему. Он вошел, тщательно запер за собой дверь и опустилсярядом с ее кроватью в кресло.

— Выслушайте меня, Жюстина, — сказал он внекотором замешательстве, — я должен сообщить вам вещи исключительнойважности, поэтому поклянитесь сохранить это в тайне.

— О сударь, неужели вы думаете, что я способназлоупотребить вашим доверием?

— Ты не представляешь, что тебя ждет, если окажется,что я в тебе обманулся.

— Самым ужасным для меня наказанием было бы потерятьваше доверие, и вам нет нужды грозить мне другими.

— Дорогая моя, — продолжал Брессак, сжимая рукиЖюстины, — как я ненавижу свою мать! Я приговорил ее к смерти… и ты должнамне помочь в этом…

— Я!? — воскликнула Жюстина, отшатываясь вужасе. — Как вам могла прийти в голову подобная мысль, сударь? Нет, нет,располагайте моей жизнью, если она вам нужна, только не пытайтесь сделать менясообщницей страшного преступления, которое вы задумали.

— Послушай, Жюстина, — перебил ее Брессак, мягкопритягивая ее к себе, — я ожидал такой реакции, но поскольку ты обладаешьумом, я буду рад избавить тебя от предрассудков и доказать тебе, что этопреступление, которое так ужасает тебя, в сущности самое обыденное дело.

Твой нефилософский разум видит здесь два злодеяния:уничтожение существа, похожего на нас, и зло, которое возрастает от этогозлодеяния, если это существо связано с нами родственными узами. Но запомни,милая Жюстина, что уничтожение существ, подобных нам, есть воображаемоепреступление, так как человеку не дана власть разрушать, в крайнем случае онможет изменять существующие формы, но не в силах их уничтожить. Все формы равныв глазах природы, и ничто не пропадает в огромном тигле, где происходятизменения: все частички материи, попадающие в него, непрерывно выходят оттуда вдругом виде, и какими бы способами этот процесс не осуществлялся, ни один изних не может оскорбить природу. Убийства, совершаемые нами, питают ее силы,поддерживают ее энергию, и ни одно из них ей не противно. Какая разница дляэтой созидательницы, если та или иная масса материи, имеющая сегодня виддвуногого существа, возродится завтра в форме тысячи разнообразных насекомых!Кто осмелится утверждать, что уничтожение животного о двух ногах трогает еесильнее, нежели уничтожение червяка, и что она заботится о нем больше? Еслистепень ее привязанности, вернее безразличия, ко всем созданиям одинакова, чемможет ей повредить человек, который превратит другого человека в муху или врастение? Когда меня убедят в верховенстве нашего человеческого вида, когдадокажут, что он исключительно важен для природы, что ее законы противятся еговидоизменениям, вот тогда я смогу поверить в то, что убийство естьпреступление; но если самые тщательные исследования показали, что все, чтосуществует и произрастает на земле, включая самые несовершенные творенияприроды, имеет в моих глазах равную ценность, я никогда не соглашусь с тем, чтопревращение одного из них в тысячу других хоть в чем-то нарушит ее замыслы. Явижу это так: все животные, все растения рождаются, питаются, уничтожаются,воспроизводятся одними и теми же средствами и способами и никогда непретерпевают настоящей смерти, а только видоизменяются, — сегодня ониявляются в одной форме, а через несколько лет явятся в другой по воле существа,которое захочет изменить их, быть может, даже тысячу раз за день, не нарушаяпри этом ни один из законов природы, поскольку, разлагая их на первичныеэлементы, необходимые нашей праматери, оно посредством этого поступка, ошибочноназываемого преступным, сообщает ей созидательную энергию, которой ее лишаетчеловек, не смеющий по причине своего глухого безразличия совершить такойпоступок. В этом единственная гордость человека, который назвал убийствопреступлением: это бесполезное существо, воображая себя самым высшим на земле,считая себя самым важным, исходит из этого ложного принципа, чтобы доказать,что его смерть представляет собой ужасное явление, однако его тщеславие иглупость ничего не меняет в законах природы; нет человека, который в глубинедуши не испытывал бы неодолимого желания избавиться от тех, кто его раздражаетили чья смерть может принести ему выгоду, и как ты считаешь, Жюстина, велико лирасстояние между желанием и его исполнением? Поэтому если такие порывы внушаетнам природа, могут ли они быть ей противны? Разве она стала бы вдохновлять насна поступки, могущие ей повредить? Отнюдь, девочка, мы не испытываем чувств,которые не служат ей, все движения нашей души продиктованы ее замыслами, ачеловеческие страсти — это всего лишь средства для их исполнения. Когда онануждается в людях, природа вкладывает в наши сердца любовь — в результатепоявляются новые создания. Когда ей необходимо разрушение, она разжигает в настакие чувства, как мстительность, алчность, похоть, жажду власти — и вот вамповод для убийства. Но она всегда действует во благо себе, а мы, сами того неосознавая, становимся слепыми исполнителями всех ее прихотей.