Биологическая война. Введение в эпидемиологию искусственных эпидемических процессов и биологических поражений - Михаил Супотницкий

Далее он приводит мнение Н. Klotz (1937), называвшего споры сибирской язвы «излюбленным средством немецкой военной бактериологии», и А. и R. Sartory (1935), указавших на важное значение передачи сибирской язвы через фураж, особенно если «подмешать к зараженной пище животного колющие или режущие средства (остатки репейника, ячменные колосья и т. п.), вызывающие царапины пищеварительного тракта».

В 1940 г. И. Р. Дробинский резюмировал, «по данным иностранной литературы», требования, предъявляемые к возбудителям инфекций, пригодным для использования в качестве средств ведения бактериальной войны. Образ потенциального агента для ведения бактериологической войны (кстати, никогда так и не созданного) к началу Второй мировой войны выглядел следующим образом: он должен быть стойким в окружающей среде;

выдерживать воздействие различных физических и химически факторов, в частности — дезинфицирующих растворов;

длительное время оставаться высоко и стабильно вирулентным для человека или животного. Ошибочно считалось, что именно вирулентность (способность вызывать болезнь в небольших дозах) обеспечивает контагиозность (т. е. передачу от человека к человеку) возбудителя инфекционной болезни.

Вызываемая потенциальным агентом БО, болезнь должна характеризоваться следующими чертами:

легко и постоянно передаваться от человека к человеку, от животного животному, и от животного к человеку;

иметь короткий инкубационный период (время, проходящее с момента заражения до появления первых клинических признаков болезни);

тяжело протекать, сопровождаться высокой летальностью заболевших либо приводить их к длительной утрате боеспособности;

вызываться трудно обнаруживаемыми во внешней среде и малоизученными возбудителями, с которыми противник незнаком или которым свойственна повышенная вирулентность;

эпидемии должны предотвращаться нападающей стороной посредством вакцинации своих войск против применяемого возбудителя или другими надежными средствами защиты, причем эти профилактические и лечебные меры борьбы с инфекцией должны быть не известны противнику.

На основании выше приведенных точек зрения на свойства потенциальных агентов БО, по предпочтениям военных бактериологов 1930-х гг., их можно проранжиро-вать следующим образом:

возбудитель чумы — рассматривался как «суперагент» БО, применение которого в принципе невозможно из-за риска разноса чумы по Европе инфицированными крысами и мышами. Последнее ожидание было не более чем ложным постулатом, основанном на страхах Средневековья перед чумой и учении о контагии Дж. Фракасторо. В России еще в начале XX в., благодаря работам Д. К. Заболотного и его последователей, такие представления об эпидемиологии чумы считались ложными;

возбудитель сибирской язвы — идеализировался из-за своей якобы устойчивости в окружающей среде. Но некоторых ученых уже тогда смущала его низкая вирулентность для человека и животных;

возбудитель сапа — доказал свою опасность для лошадей и контактирующих с ними людей еще до Первой мировой войны. После войны его значение как диверсионного агента постоянно обесценивалось моторизацией армий и сокращением армейского конского поголовья. Кроме того, исследователи отмечали его плохую сохраняемость в окружающей среде и высокий риск заражения лабораторного персонала;

возбудители бруцеллеза — идеализировались как агенты БО благодаря хорошей сохраняемости вирулентных свойств при поддержании в лабораторных условиях. Однако их было трудно получать в больших количествах, а вызываемая ими болезнь давала невысокую летальность;

возбудитель мелиоидоза (тропический сап) — рассматривался как весьма опасный малоизученный микроорганизм, способный вызывать смертельное поражение человека, проникая в легкие.

Эти же «предпочтения» свидетельствуют и о том, что «достоинства» одного агента БО не становились «достоинствами» другого, а были лишь его частным свойством при остальных недостатках. Тем не менее отождествление потенциального агента БО (попросту говоря, штамма микроорганизма) с самим БО (техническим устройством) сыграло плохую службу эпидемиологии в целом. Информация об эпидемиях и о ведущихся разработках вакцин стала сначала засекречиваться, а потом забываться на полках опечатанных железных шкафов. Три поколения российских эпидемиологов учились не на примерах реальных эпидемий, а на их упрощенных схемах, что сказалось при осмыслении причин, механизмов и тенденций ВИЧ/СПИД-пандемии.

Способы и устройства 1930-х гг., предназначенные для ведения бактериологической войны. Сегодня любой англоязычный источник, где хотя бы кратко описывается история БО, относит появление первых масштабных программ по его созданию на дату, более позднюю, чем 1932 г. (например, Dando М., 1994; и Sidel F. R. с соавт., 1997). Обычно авторы таких публикаций ссылаются на то, что первыми стали разрабатывать БО Япония и Германия. В Японии, действительно, военно-биологическая программа начата в 1932 г. Однако союзникам по антигитлеровской коалиции (за исключением СССР) о японских работах в этой области стало известно только в 1942 г.

В Германии же, даже после ее оккупации союзническими армиями, так и не удалось найти каких-либо материальных свидетельств проведения работ по разработке, производству и хранению БО. Историки отряда № 731 (например, Моримура Сэйти, 1983) фиксируют тот факт, что и самой идеей создания БО Исии Сиро загорелся именно после возвращения из Гвропы в 1928–1930 гг. Знакомясь с европейской научной литературой, посещая бактериологические лаборатории и беседуя с ведущими бактериологами, он пришел к твердому убеждению, что в Гвропе идет гонка исследований по созданию БО. И на то у него были серьезные причины.

Например, итальянский военный врач Casarini (1928), ссылаясь на мнение ряда ученых, утверждал, что «Италия никогда не будет инициатором бактериологической войны, но нельзя отставать от воинственных народов». Далее он отмечал выступление английского премьер-министра в феврале 1927 г., заявившего в парламенте, что пока державы не дали взаимной гарантии воспрещения применения в качестве боевого оружия ядов и болезнетворных бактерий, английское правительство вынуждено применять все возможные меры и методы нападения и защиты (цит. по Лихачеву, 1928). Правда сегодня в Соединенном Королевстве дату начала наступательной биологической программы переносят на 1940 г. (см. Dando М., 1994).

Об организации в Бухаресте в 1927 г. специальных лабораторий и полигонов для изучения научных и технических вопросов, относящихся к химической и бактериологической войне, много писали уже в начале 1930-х гг. (см. работу БлюменталяН., 1932).

Н. Liepmann (1937) указывал на существование в Гвропе специальных центров, занимающихся вопросами подготовки бактериальной войны и соответствующих концернов, изготовляющих в массовом масштабе лечебные препараты против таких инфекций, как холера и др., но которые практически в настоящих условиях не встречаются. Об опытах с БО в лабораторных и полигонных условиях в Гвропе писал J. Karyszkowski (1935).