Двенадцать лет с Гитлером. Воспоминания имперского руководителя прессы. 1933-1945 - Отто Дитрих

В начале своего правления он пытался выдвинуть на первый план протестантскую национальную церковь, которая будет помогать государству, но очень быстро отказался от этого плана. В ходе переговоров с Римом ему довелось встречаться с представителями церкви. Размышляя о католицизме, о впечатляющей наружности епископов и кардиналов, Гитлер пришел к выводу, что католицизм имеет огромную власть над массами благодаря тщательно разработанным церемониалам. О его отношении к протестантским священникам говорит следующая типичная история.

Группа протестантских прелатов пришла к президенту фон Гинденбургу с жалобами на Гитлера. Гитлер должен был присутствовать на этой встрече. Незадолго до этого ему принесли полученную по телеграфу запись частного телефонного разговора между некоторыми визитерами, где они в довольно непочтительных выражениях обсуждали, как подойти к Гинденбургу. Один из них заметил, что в отношении Гитлера они «как могут, попытаются «умаслить старика». Во время встречи Гитлер отважно вынул запись из кармана и сунул ее под нос главам протестантских церквей в присутствии озадаченного Гинденбурга. Небольшой жест, как сказал Гитлер, выиграл для него день!

Чтобы не вовлекаться в обсуждение очень сложных эмоциональных проблем, Гитлер внешне довольно сдержанно относился к религиозным группам. Только по настоянию автора он разрешил опубликовать «Миф о двадцатом столетии» Розенберга. Испытывая серьезные сомнения по вопросам, поднимаемым в книге, он поставил условие, чтобы содержащиеся в книге доктрины не преподносились как официальные. С другой стороны, он не сдерживал горячие головы партии, Гиммлера и особенно Бормана, которые беспрестанно нападали на церковь. Напротив, он поддерживал их и в частных беседах поощрял их яростные нападки на церковь. В ранние годы он изрядно натерпелся обид от епископов и кардиналов, нападавших на национал-социализм, но тогда ничем не мог им ответить, не поссорившись с кем-нибудь из своих последователей. Но он угрожал отомстить им позже.

Неофициально на партийных функционеров оказывалось сильное давление, чтобы те порвали со своими церквами. Сам Гитлер, из соображений политической стратегии, никогда до конца не отказывался от католической церкви. Он неоднократно принимал участие в официальных протестантских и католических церковных церемониях, таких как свадьбы, крещения и тому подобное. Многие национал-социалисты, отказавшиеся от церкви, строго упрекали его за это.

Как-то раз Гитлеру сообщили, что мать управляющего партийной гостиницей в Нюрнберге «Дойчер-Хофф» поместила в католическом семейном журнале объявление о найме горничных. Ярость фюрера совершенно не соответствовала важности события; управляющий был уволен и внесен в черный список. Только благодаря моему вмешательству этому человеку позже удалось получить другую работу в гостиничном бизнесе.

А вот еще один случай. Гаулейтера Северной Вестфалии Йозефа Вагнера обвинили в поддержании дружеских отношений с католическими кругами. По наущению Бормана Гитлер воспользовался пребыванием гаулейтера в Мюнхене и исключил Вагнера из числа руководителей партии. Против него было выдвинуто обвинение в том, что его жена получила аудиенцию у римского папы и отлучила дочь от дома за то, что та решила выйти замуж за офицера СС, порвавшего с католической церковью.

Гитлер был убежден, что христианство вышло из моды и умирает. Он считал, что может ускорить его смерть систематическим просвещением немецкой молодежи. Христианство, полагал он, будет заменено новым героическим национальным идеалом Бога.

Отношение Гитлера к Карлу Великому (Шарлеманю) сейчас можно легко понять, хотя в прошлом оно многих озадачивало. Карл мечом навязал немцам католицизм. Из-за его кровавой борьбы с саксонцем Видукиндом некоторые немецкие публицисты называли его «саксонским мясником». Гитлер наложил строгий запрет на использование подобных эпитетов. Он почитал Карла как величайшую фигуру немецкой истории, объединителя немцев и создателя рейха. Ради высшей национальной цели Гитлер одобрял применение его героем безжалостной силы при введении христианства, поскольку было ясно, что Шарлемань использовал христианство как духовную связь, способствующую объединению нации. Гитлер не допускал никакой критики кровавых убийств, совершенных Шарлеманем. Кто мог заподозрить, что он уже тогда бессознательно искал оправдание чудовищным массовым уничтожениям, приказ о которых отдаст несколько лет спустя? Кто мог заподозрить, что он уже тогда искал прецедент для уничтожения целого народа, который называл «ферментами разложения»?

И все же он, должно быть, признавал, что этим бесчеловечным преступлениям нет прощения. Он, наверное, думал, что после победоносной войны сумеет очиститься перед судом истории добродетелью силы. И поэтому хранил абсолютное молчание по этим вопросам, никогда не заводя разговор на подобные темы ни с кем из своих сподвижников. К концу 1944 года в зарубежной прессе появились первые сообщения о преступлениях в Польше, хотя эти истории были совсем не так ужасны, как действительность, ставшая известной много позже. Передавая Гитлеру эти сообщения, я, пользуясь случаем, дважды спросил его, надо ли их опровергать. Всякий раз он с негодованием отвечал, что эти сообщения – типичная «пропагандистская ложь и искажение противником правды, предназначенные для того, чтобы скрыть собственное преступление в лесу Катыни».

Все пути Гитлера от Мюнхена до Берлина проходили через Нюрнберг. Этот город имел особое значение в жизни Гитлера. Первоначально он выбрал его для партийных съездов из-за расположения в центре страны, исторического значения и находящегося там тесного кружка давнишних членов национал-социалистической партии, тон в котором задавал Юлиус Штрейхер. Основатель антисемитской сектантской партии, Штрейхер рано связал свою судьбу с Гитлером, приведя к нему с собой всю свою группу. Гитлер всегда позволял Штрейхеру культивировать свой фанатичный антисемитизм и никогда не подвергал цензуре «Штюрмер», газету Штрейхера. «Примитивный метод» Штрейхера, заявлял Гитлер, – самый эффективный способ достучаться до маленького человека. В Нюрнберге Гитлер всегда находил общество доверчивых, легко поддающихся внушению людей, которые смотрели ему в рот и как завороженные слушали его откровения. Конечно, подобные группы у него имелись почти повсюду в Германии; они поощряли его манию к пространным речам.

Первые два партийных дня в Нюрнберге, в 1927 и 1929 годах, оказались особенно успешными и показали, что город является прекрасным местом для проведения массовых демонстраций. После прихода к власти Гитлер решил развивать свободную территорию в предместьях города, и, по мере того как работа продвигалась, амбициозная натура Гитлера строила все более и более грандиозные планы. Питая страсть к архитектуре крупных форм, он упивался превосходными степенями. «Величайшая арена в мире», «самый громадный концертный зал» и «самый колоссальный стадион в мире» были построены именно здесь. Он сам набрасывал первые планы строительства в Нюрнберге, как, впрочем, и всех суперпроектов повсюду в рейхе. Профессиональным архитекторам оставалось лишь дорабатывать детали.

Нет никакого сомнения в том, что у Гитлера был огромный талант к архитектуре. Это признала Венская академия искусств, когда он в возрасте всего семнадцати лет провалился на экзамене по живописи, но его утешили, сказав, что его таланты могут проявиться в области архитектуры. Он неоднократно говорил, что если бы не стал выдающимся политиком рейха, то стал бы знаменитым архитектором. Стройки в Нюрнберге задумывались буквально на тысячелетия. Камень и строительные материалы выбирались специально по принципу долговечности. Общий план заключался в том, чтобы связать старый Нюрнберг с новым миром высотных зданий из стали и бетона, связать Первый рейх с Третьим посредством величественного шоссе через пруды Нюрнберга. Для Гитлера было бесконечно увлекательно наблюдать за продвижением этой работы, проводить совещания с местными архитекторами и обсуждать модели. Именно интерес к проекту заставлял его часто наведываться в Нюрнберг, кроме, конечно, поездок по случаю партийных съездов. В этом городе, даже больше, чем в Берлине и Мюнхене, Гитлер давал выход своей страсти к архитектуре. Но архитектура была не только страстью; она служила ему единственным средством расслабления, единственным, что уводило его из царства политики, в которое он когда-то вошел.