Жила-была одна семья - Лариса Райт

— Саматик, сынок, ты вернулся? — мать, как обычно, показалась из кухни. — Ты что-то осунулся, побледнел, похудел даже. Конечно, там, в командировках, разве нормально покормят? Ну ничего, сейчас мама такой стол организует! Соскучился, поди, по нормальной еде!

— Мам, я не голоден. И мне позвонить надо.

— Позвони. Знаешь, кому позвони? Ильзире. Я купила два билета в Ленком на «Женитьбу». В пятницу идете.

— Мам, я не просил.

— А об этом не надо просить, сынок. Я просто хотела сделать тебе приятное. Ты разве не любишь театр? Такие актеры: Чурикова, Збруев, Раков.

— Мам, а давай с тобой сходим, а? Ну представь, как замечательно будет. Давно ведь вместе никуда не ходили.

— Сходим, милый. Только в другой раз, ладно? Я на «Женитьбу» ходила уже. И как раз с родителями Ильзиры. Мы и решили, что вы должны теперь непременно сходить на этот спектакль. Так что давай звони, звони скорее девушке и приглашай.

Он прошел в свою комнату, еле сдержался, чтобы не хлопнуть дверью. Резко стянул с себя галстук, который неожиданно стал душить. Не снимая костюма, бросился на кровать и затрясся в дикой, бессловесной истерике. И невозможно было понять, плачет он или смеется. Потребовалось какое-то время, чтобы прийти в себя. Потом он поднялся, переоделся и отправился на кухню, где его ждал вкусный обед. Он так и не позвонил. Никому.

Кому-то, возможно, доставляет удовольствие стоять под палящим солнцем на тающей породе Памуккале и представлять себя полярником, покорившим Арктику, но Саша все-таки предпочла отправиться в другую поездку, и не прогадала. Рынок в Стамбуле был настоящей, живой, многоликой, красочной сокровищницей всевозможных богатств. Саша уже стала обладательницей нескольких рулонов тончайшего, почти прозрачного шелка, переливающегося вплетенными блестящими нитями, сверкающих и звенящих ожерелий из монет, камней и стекла, клубков цветной дорогой мягкой шерсти, бесчисленных тюбиков со специальными красками для ткани и еще целого вороха всевозможных украшений, висюлек, оборок, тесемочек и прибамбасиков, которые ей непременно пригодятся в работе.

Она была довольна: наконец-то она и отдыхала, и была занята любимым делом, которое позволяло отвлечься от грустных мыслей. Она ходила в толпе, нагруженная пакетами, и не замечала тяжести. Она разглядывала снующих мимо восточных женщин. Хотя по большей части рассмотреть женщин не всегда удавалось. Многие турчанки, хоть и ограничивались хиджабами и не носили паранджу, защищали глаза от солнца большими модными очками, поэтому свое мнение о них составить было весьма затруднительно. Но Саше было вполне достаточно того, что было доступно взору. Она пристально изучала их одежду. Цепкий, профессиональный взгляд выхватывал каждую деталь: краешек расшитых серебром шаровар, открывающихся при ходьбе; таинственный узор на плотной чадре пожилой мусульманки; волнообразные складки атласа, почти касающегося земли; ряд искрящихся монист, отбивающих ритм на лбу молоденькой, не обремененной оковами веры девушки. Саша смотрела и быстро раскладывала увиденное по коробочкам памяти, чтобы в нужный момент выдвинуть ящик, достать сундучок и вынуть из него очередной экспонат для будущей коллекции. Она уже и название придумала, даже два: одно для своих, для русских — «Белое солнце пустыни», а другое, общее для иностранцев — «Гарем». Она уже представляла себе обитательниц: веселых и грустных, совсем молоденьких и опытных, потрепанных жизнью. Кто-то мог заниматься рукоделием, кто-то танцевать, кто-то играть с детьми. Одних она бы одела в простую, даже черную одежду, других одарила бы украшениями, расшила бы халаты, а третьих, самых хорошеньких, свежих, тех, кого осыпает турецкий паша своим вниманием, она бы нарядила в платья танцовщиц с широкими, разлетающимися, кружащимися юбками, развевающимися от локтей рукавами, с прекрасными, сверкающими драгоценными каменьями поясами и плотным, подчеркивающим достоинства фигуры, сияющим разноцветными блестками лифом. И руки в браслетах, и щиколотки, и на шее ожерелья, и на плечах подвески. Конечно, для полноты картины было бы неплохо, чтобы этот ансамбль танцевал вокруг кушетки, на которой возлежал бы царственный хозяин гарема, но пока что она способна была только обдумывать подобные идеи, но не воплощать их в жизнь.

— Вот чертовка, а! — Дядя Нодар восхищенно вертел в руках Сашин подарок. — Эсма, ты только посмотри! Я думал, наша художница мне портрет на юбилей справит, а она вон что удумала: и похож ведь, а! Как похож!

Саша стояла рядом и краснела от смущения. Как только Нодар вытащил из коробки свою миниатюрную копию, взрослые заахали и заговорили наперебой:

— Ой, надо же, и форму летную сшила!

— А усы-то, усы!

— Мне даже страшно, — делано прикрыла рот ладошкой стюардесса Аллочка. — Сейчас этот тряпочный Нодар нахмурит брови и скажет, что кофе снова горький.

— Так горький же, — отозвался оригинал и сдвинул-таки брови к переносице. Но тут же засмеялся, поставил куклу на видное место, поднял бокал: — За моих друзей, — и он похлопал по плечу Сашиного отца, — у которых такие замечательные дети.

Саша снова вспыхнула. Это говорили о ней, хотя у многих здесь присутствующих были дети, да и Ира, и Вовка тоже сидели за столом, но замечательной для дяди Нодара всегда оставалась только она. Да и могло ли быть по-другому? Ведь именно она, когда была маленькой, всегда увязывалась за родителями в гости к Нодару и Эсме, а там уж не слезала с колен веселого усача, у которого никогда не переводились шутки, считалки и песенки. Только подросшая Саша могла заглянуть к нему на огонек просто так, без какой-либо надобности. Только она спрашивала у Нодара совета и ценила его мнение. В ее жизни он занимал одно из главных мест. Он был бронзовым призером — серебром Саша наградила мать, а золото безоговорочно принадлежало отцу. Он был создателем и хранителем мира, в котором она была принцессой, в котором сбывались все ее мечты, в котором ее ожидало безоблачное будущее. Папа был идеальным, а дядя Нодар был почти идеальным. «Почти» только потому, что он не был папой.

Могла ли она знать, что не пройдет и года, как идеалы упадут с пьедесталов и разобьются на тысячи осколков, не подлежащих восстановлению. А тогда — смотрела во все глаза на двоих стоящих плечом к плечу мужчин и думала о том, что куклу для папы надо будет сделать еще лучше. Конечно, у нее было время. Нодар немного старше, а до папиного юбилея еще одиннадцать месяцев, но уже можно было начинать работать. Она заканчивала Художественную школу и готовилась к выпускным экзаменам, занималась с преподавателем из Строгановки и мечтала поступить туда, ездила на этюды, писала портреты друзей, знакомых, знакомых знакомых и почти совсем незнакомых людей. Она посещала мастер-классы и открытые уроки знаменитых педагогов, организовывала творческие мастерские для детей. Для этих занятий с ними она постоянно что-то шила, резала, кроила, склеивала. Юным талантам интереснее было мастерить Снегурочку или Маленького Принца, а не слушать долгие, нудные рассказы о пропорции, композиции и выборе натуры. Саша с удовольствием делилась с детьми своим любимым делом. Они уже изготовили около тридцати моделей сказочных героев и известных людей и не собирались на этом останавливаться. В общем, времени в сутках катастрофически не хватало, зато хватало причин начинать готовиться к сорокапятилетию отца заранее.