Горе от богатства - Маргарет Пембертон

Александр рассмеялся.

– Или в Йоркшире, – подтвердил он, чувствуя радостную легкость во всем теле от того, что совсем скоро сожмет Дженевру в своих объятиях.

На следующее утро Александр завтракал рано, когда друзья лорда Пауэрскота еще спали. В субботу он уезжает. Он доберется поездом до Дандолка и дальше морем из Дандолка в Холихед. Оттуда по железной дороге – в Иорк, а там оставшиеся пятнадцать миль до дома Гудзонов в Эйсгарте проделает на извозчике.

Покончив с блюдом из почек с пряностями и беконом, он принялся за подрумяненный хлебец с джемом. Ему потребуется еще один день, чтобы добраться до Лондона. На следующей неделе они с Дженеврой уже будут вместе. Он открыл свежую газету, которая лежала рядом с его тарелкой, и заметил, что от нетерпения у него дрожат руки. Всего несколько дней отделяют его от Дженевры, всего несколько десятков часов.

«Таймс» специально доставляли из Лондона в Уотерфорд для лорда Пауэрскота. Александр без всякого интереса перевернул первую страницу с частными объявлениями, пробежал глазами заголовки в поисках сообщений о войне в Америке, но с раздражением увидел, что все страницы заняты куда менее важными новостями: договором между Британией, Францией и Россией, по которому Ионические острова отходили к Греции. Он уже было перевернул очередную страницу, как вдруг в колонке «Некрологи» фамилия «Гудзон» привлекла его внимание.

Александр отодвинул тарелку и поудобнее разложил газету на столе. У него мелькнула мысль, что умерший, возможно, был родственником Дженевры, а может, умер сам Уильям Гудзон. Лакей убрал тарелку, другой лакей налил ему горячего кофе. Александр поднял чашку, сделал небольшой глоток и начал читать некролог. Он ничего не понял. Его охватило жуткое ощущение нереальности происходящего. Как будто он опять читал письмо Чарли. Александр вглядывался в слова, но их смысл был слишком ужасен, недоступен для понимания, разум отказывался верить прочитанному.

«Мисс Дженевра Гудзон… двадцати лет… единственная горячо любимая дочь железнодорожного короля мистера Уильяма Гудзона скоропостижно скончалась от лихорадки… разносторонне образованная… последние годы жила в Нью-Йорке… была украшением общества…»

Комната поплыла у него перед глазами, руки вдруг ослабели, чашка полетела вниз, горячий кофе вылился на брюки. Александр несколько раз перечитал некролог, ему стало душно, он не замечал, как засуетились вокруг лакеи, один из них попытался промокнуть пролитый кофе с его брюк, другой побежал сообщить лорду Пауэрскоту, что их гостю стало плохо.

Умерла! Джинни умерла! Невозможно! Не может быть! Напечатанное в газете наплывало на него со всей непреложностью и необратимостью. «Дженевра Гудзон… единственная горячо любимая дочь… скоропостижно скончалась от лихорадки…» Она умерла, и он уже никогда больше не увидит ее, никогда не прижмет к своей груди, никогда не поцелует, никогда не будет любить ее. Это неправда! Слишком чудовищно! Чувство ужасного, непоправимого несчастья овладело всем его существом.

Лорд Пауэрскот влетел в комнату, едва успев накинуть шелковый халат.

– Что случилось, друг мой? – спросил он с тревогой. – Вам нехорошо? Лакей сказал, вы чуть не задохнулись.

Александр оторвал взгляд от газеты и посмотрел на него.

– Она умерла, – глухо проговорил он, – Джинни умерла.

Лицо его посерело.

– Дорогой мой… – Лорд Пауэрскот подошел к столу, прочитал некролог, затем повернулся к слугам и велел оставить их одних. – Дорогой мой… – повторил он, сочувственно положив руку Александру на плечо, – мне очень жаль. Очень, очень жаль.

Александр повернулся и, уткнувшись лицом в его грудь, словно лорд Пауэрскот приходился ему отцом, разрыдался как ребенок.

Вечером того же дня, уже в сумерках, Александр сидел в одиночестве на свежем воздухе, глядя на восток, где вдалеке переливалось море. Случившееся было столь чудовищно, что с трудом укладывалось у него в голове. Она умерла пять дней назад. Когда он с лордом Пауэрскотом грелся под лучами теплого июньского солнца и тот предложил Александру задержаться у него до полного выздоровления, Дженевра уже была мертва. Когда он упражнялся, восстанавливая мышцы рук и ног, и предвкушал радость от встречи с любимой, она уже была мертва. Она умерла, а он даже не знал о ее болезни. Он до боли в суставах сжал подлокотники кресла. Она умерла, будучи уверенной, что Александр ее бросил.

Сумерки незаметно перешли в ночь. Бриз, дующий с Ирландского моря, принес прохладу. Александр все сидел, устремив невидящий взгляд в темноту, он понимал, что уже никогда не станет прежним. Умри Дженевра его женой или невестой, его горе было бы безмерно, но он все же остался бы человеком, которого она любила. Но она умерла, не став ему ни женой, ни невестой. По прихоти его отца она умерла с мыслью, что Александр разлюбил ее. Он представлял, какую боль она испытывала, и терял рассудок.

Ненависть к отцу душила его. Не важно, что писали газеты, он твердо знал, что его отец был истинной причиной смерти Дженевры. Она умерла с разбитым сердцем, а ему с разбитым сердцем предстоит жить. И все только из-за амбиций его отца. Видите ли, Дженевра была недостойна стать его невестой. Чтобы помешать им, отец пошел на ложь и обман.

Когда небо на востоке озарилось первыми лучами рассветного солнца, Александр медленно поднялся с кресла. Он отомстит за смерть Дженевры. Отец дорого заплатит за причиненное зло. И в память о Дженевре он никогда никого не полюбит. Ни-ког-да!

В тот же день, когда лорд Пауэрскот уезжал в Англию, Александр покинул его гостеприимное поместье и направился в порт, откуда отплывали пароходы в Америку. Лорд Пауэрскот настойчиво рекомендовал ему воспользоваться в путешествии услугами одного из своих камердинеров, и Александр с благодарностью согласился. В то время, как камердинер в последний раз проверял, все ли уложено, лорд Пауэрскот с беспокойством обратился к Александру:

– Вы уверены, что сможете перенести столь длительное путешествие, друг мой? Может быть, все-таки немного повремените с возвращением в Америку и съездите со мной в Лондон? Обещаю, скучать не придется, если захотите – осмотрите красоты нашей столицы. Побываете в Солсбери и Стратфорде.

Александр покачал головой. Он был тронут отеческой заботой лорда Пауэрскота, но не мог дольше злоупотреблять его гостеприимством. Не мог, да и не хотел. Его снедало желание лично сообщить отцу о смерти Дженевры. Александр хотел увидеть лицо отца в то мгновение, когда объявит, что никогда не простит его; что разрушит его жизнь, так же как отец разрушил их с Дженеврой жизни; когда скажет отцу, что заставит его заплатить за причиненное зло.

– Нет, сэр, благодарю вас, но я уже принял решение.

Лорд Пауэрскот понял, что настаивать бесполезно. Александр и так уже вынужденно прогостил у него шесть месяцев, а для молодого человека двадцати одного года это бесконечно длинный срок. Неудивительно, что Александр стремится вернуться домой к семье и друзьям.

Открытая коляска уже поджидала лорда Пауэрскота, который искренне привязался к Александру.