Сущность зла - Лука Д'Андреа

— Потом приходит святой Николай и изгоняет их самих.

— Именно так, но на всякий случай после праздника, когда люди расходятся и священник снимает накладную бороду и красный костюм, юноши, воплощавшие чертей, обязательно исповедуются и получают благословение.

— С дьяволом шутки плохи.

— Вы говорите так, будто это забавляет вас.

— Привычка — вторая натура.

— Поэтому Krampus на вас и набросились. Вам нравится шутить с дьяволом. Но дьявол, даже когда смеется, всегда до крайности серьезен. У меня есть собственная теория по этому поводу, это естественно, если я столько лет раздумываю над тем, как получше облачить его для представления. Хотите послушать?

— Очень хочу.

— Думаю, это часть наказания, которое Бог для него измыслил: то, что он не может смеяться по-настоящему. Дьявол всегда серьезен.

Я отвел от носа платок, набитый снегом.

— Какой парадокс. Если я смеюсь, значит играю с дьяволом; если не смеюсь, значит я сам дьявол. И так и так я в проигрыше.

Krampusmeister медленно кивнул.

— Вот именно. Дьявол в наших краях всегда одолевает. Смеется последним.

Мы распрощались, и только когда я отыскал Аннелизе и Клару, мне пришло в голову, что следовало бы спросить его имя. Я был уверен, что где-то уже видел это лицо.

И что это важно.

2

Я пропустил спасительное появление святого Николая. Увидел только, как чертей, уже прирученных, заводили внутрь церкви (из распахнутых дверей вырывался очень яркий свет галогеновых ламп) служки, наряженные ангелами.

Сан-Николо раздавал красные бумажные пакеты, перевязанные бантиком. Клара, торжествуя, сжимала один такой в руке. Показала мне:

— Папа, смотри, что мне подарил Сан-Николо.

— Сам подарил?

— Он похож на Деда Мороза, но он не Дед Мороз. Он кру-у-уче.

В самом деле, с белоснежной бородой, в красном костюме, Сан-Николо вполне мог быть более поджарой версией старого доброго Санта-Клауса. И он ко всему прочему не охал.

— Как это — кру-у-уче? — спросил я, главным образом чтобы оттянуть момент, когда надо будет объяснить, где я разбил лицо.

— Ведь Дед Мороз не прогоняет чудищ, правда?

Непробиваемая логика.

Аннелизе обхватила мне лицо руками в перчатках и повернула сначала направо, потом налево.

— Что случилось?

— Krampus, — ответил я. — Сражение, достойное быть воспетым. Их было по меньшей мере тридцать. Или даже сорок. Нет, сотня; конечно, целая сотня.

— Папа?

— Да, золотце.

— Не паясничай.

— Кто тебя научил так говорить с отцом?

— Что случилось? — спросил на этот раз Вернер, так сощурив глаза, что они превратились в щелочки.

— Я поскользнулся. Какой-то толстяк отпрыгнул от черта, задел меня, и я рухнул в снег. Ну а поскольку я валялся на дороге, Krampus разрисовал мне лицо.

Я не убедил Аннелизе и уж точно не убедил Вернера, но пока этого хватило.

Я нагнулся к Кларе, и мы вместе стали смотреть, что ей подарил святой. Мандарины, арахис, шоколадные конфеты и пряник в форме черта, который дочка с радостью мне уступила. Пряник не входит в число моих любимых сладостей, и, возможно, Сан-Николо кру-у-уче Деда Мороза (я был уверен, впрочем, что красные санки сравняют счет), но Джереми Сэлинджера определенно не запугает какой-то пьяный монстр, к тому же с рогами. Я повертел фигурку в руках, потом в один укус отгрыз ей голову и с огромным удовольствием проглотил.

3

Этим вечером мы с трудом уложили Клару спать. В такие моменты родитель всегда надеется отыскать кнопку «Выкл.» где-нибудь на голове своего отпрыска. Krampus, Сан-Николо, который «поднял палку, всю из золота, и сказал: „Изыдите вон, Krampus! Оставьте в покое хороших детей!“ — а черти давай топать ногами и визжать. Слышал бы ты, папа, как они визжали! И тут Сан-Николо замахнулся, будто хотел их побить, но это понарошку, да? И они все встали на колени, а потом пришли детки с крылышками, и…» Короче, впечатлений хватило бы на всю ночь, которую Клара провела бы без сна, и мы вместе с ней.

В половине двенадцатого она начала зевать, в полночь наконец сдалась, и я моментально оказался на кухне, перекусить на сон грядущий хорошо засоленным шпиком, запивая его ледяным пивом.

Нос у меня болел.

— Ты не хочешь рассказать мне, что случилось?

— Их были миллионы, Аннелизе.

— Перестань.

С куском шпика во рту я промычал:

— Снова тот же тип, Томас Пирчер.

— Он мог сломать тебе нос.

— Ничего страшного не случилось. Он меня толкнул, только и всего.

Аннелизе дотронулась до моей щеки, которую порядком ободрали стебли сорго.

— А это что?

— Следы ногтей.

— Вы что, царапались, как две дамочки, да?

— Смотри-ка, у меня весь лак сошел.

— Дурачок. Что ты думаешь делать?

Я сплющил банку и выбросил ее в специальную корзину: мусор у нас сортировался.

— Ничего особенного. Закончу мастерить подарок для Клары, куплю елку…

— Пластиковую.

Я закатил глаза, поскольку терпеть не мог пластиковых елок, но понимал, что в плане экологической грамотности меня можно считать сущим динозавром.

— …made in China[36], украшу ее самым несусветным образом, и мы прекрасно проведем Рождество.

— Ты уверен?

— Я люблю тебя, Аннелизе, ты это знаешь, правда?

— Я тоже тебя люблю. И готова спорить, что сейчас прозвучит «но».

— Но ненавижу этот менторский тон. Уж таковы мужчины. Мы не вступаем в диалог, мы пускаем в ход кулаки. Это наш способ разрешать конфликты.

Аннелизе скрестила руки на груди.

— Я не это имела в виду.

— Через несколько месяцев Майк закончит фильм. Мы устроим премьеру здесь, в Ортизеи или в Больцано. УД сказал…

— Кто?

— УД, Ушлое Дерьмо. Главный по маркетингу в Сети. Он сказал, что это отличная идея. В своем электронном письме он два раза написал «потрясающе» и четыре раза «эпически».

— Думаешь, люди поймут?

— Поймут, — убежденно проговорил я, хотя не был так уж в этом уверен.

Может быть, они даже не станут смотреть этот проклятый документальный фильм. И если уж начистоту, я сомневался, что сам хочу его посмотреть. От одной мысли меня тошнило.