Короче, Склифосовский! Судмедэксперты рассказывают - Владимир Величко

— Вот тебе раз? За что это, интересно?

— А позвольте узнать, — ледяным голосом спросил Ибрагимыч, — где такая методика исследования трупа прописана — ну с этими проволочками? И пачиму при исследовании трупа присутствовали посторонние люди, а?

В общем, как это ни грустно, но прокурор да самого конца вскрытия остался Ибрагимовичем, а Василий так и не появился.

Рапорт на нас он, правда, не написал, но о том, что при исследовании трупа присутствовали посторонние люди, он все-таки устно начальству накапал. И мы получили нагоняй. Тоже устный.

Да, а нашего психиатра мы отблагодарили за помощь. Попозже, когда пришел прокурор Вася. С ним вместе и благодарили.

Вот такая практическая история случилась в небольшом городке, там, где эксперты «не боятся внедрять новые методы исследования».

— …подсудимый, встаньте! — сказал судья, когда закончилось оглашение обвинительного заключения. Но сидевший на зарешеченной скамье мужчина, не ответил и продолжал молча сидеть, опустив голову. И только получив толчок в бок от конвоира, поднял голову и, с недоумением оглядевшись, встал.

— Вы все слышали, обвиняемый? Вам понятно, в чем вы обвиняетесь?

— Да, Ваша Честь! — невыразительным и тусклым голосом ответил мужчина.

— Вы признаете свою вину?..

* * *

— …так начал свой рассказ Саша Брюханов.

— Ну, наконец-то! Сподобился-таки ротик открыть, чадушко, — обращаясь к нему, сказал Михаил, — а то ведь открывал-то его только чаек отхлебывать да рыбку кушать.

— Я не кушал, я — слушал! И свой рассказ обдумывал, — насупившись, ответил тот.

— Давай, давай, не робей, — поощрительно прогудел со своего места Самуилыч.

Саша еще пару минут хмурил брови и молчал, видимо, собираясь с мыслями, а потом продолжил:

— Я, надобно вам коллеги знать, до 45 лет работал в областном бюро. А потом из-за неполадок со здоровьем у жены — астма! — мы уехали в район, как ей аллергологи и посоветовали. На лоно природы, так сказать! Уехали не так далеко от города — всего-то 150 км, а при наличии авто, это вообще было не расстояние. Вот о том, кто работал там до меня, я и хотел рассказать историю.

* * *

…Подсудимый, услышав вопрос судьи, молча огляделся по сторонам. Народу в зале было совсем мало, но ее не было! Она так и не пришла. И тогда ему все стало безразлично. Он снова было опустился на скамью, но едва коснувшись ее, резко выпрямился и, глядя судье прямо в глаза, сказал…

Ответив, он сел и снова погрузился в воспоминания, ибо и сам суд, и его итоги были ему уже неинтересны…

* * *

Поздним декабрьским вечером он шел с работы. Легкий морозец пощипывал щеки, и — вот банальщина! — белый, только что выпавший снежок упруго хрустел при каждом его шаге.

— Бр-р-р, — зябко повел он плечами и в который раз подумал: «Ну не люблю я декабрь, не люблю этого убогого старца года». И ему вдруг пришла мысль, что он непременно умрет в декабре, но там, на закате жизни, когда станет совсем стареньким.

Он улыбнулся такой мысли. В 40 лет и старость, и смерть от таковой кажутся смешным и мало понимаемым процессом, так как в этом возрасте жизнь все еще прекрасна и бесконечна! А еще он улыбался тому, что дома его ждет молодая и очень красивая жена. При мысли о ней он непроизвольно ускорил шаги и почти побежал — так сильно было желание поскорее ее увидеть и обнять.

* * *

Они познакомились три года назад, когда его первая жена, бросив все — будь проклята эта дыра, устала, не могу! — и забрав сына, укатила к маме в город. Тогда он почти два месяца пил, довольно успешно совмещая это «увлекательное» занятие с работой. Утром он приходил на службу, равнодушно выполнял текущие и неотложные дела — вскрывал, осматривал потерпевших и тихо уходил домой, затарившись по дороге необходимым количеством спиртного. А вот пить он бросил как-то неожиданно. Еще утром он решал, чего и сколько брать, а в обед вдруг пить не стал. Не захотел. С этого дня он «завязал». А еще через месяц в соседнюю квартиру вселилась семья беженцев из Средней Азии. Взрослые были примерно его возраста, а с ними была их дочь — красивая, подвижная 16-летняя девочка. Но что она ему, взрослому мужчине? Она и была для него не более чем дочь соседей. Одно слово — ребенок! С ее родителями у него сложились нормальные, соседские отношения. Люди они были легкие, веселые и очень контактные. А еще через пару месяцев, когда он в одиночестве отмечал свой 41-й день рождения — нет, нет, не пил! — просто сидел за якобы праздничным, холостяцким столом и смотрел телевизор, вдруг раздался звонок в дверь. Спустя пару секунд в комнату вбежала эта соседская девочка — дверь-то по сельской традиции днем не запиралась! — и прямо с порога очень звонко сказала, почти крикнула:

— Дядя Витя, дядя Витя! Идемте к нам в гости! Мы вас приглашаем… я вас приглашаю, — после короткой паузы, слегка покраснев, сказала она.

— А что у вас за праздник такой?

— А у меня сегодня день рождения, — прошептала она.

Вот так они стали друзьями. Он — взрослый мужчина, Она — 17-летняя девчонка. И в этом была заслуга дня рождения — одного на двоих! Они и общались как друзья, чуть ли не ежедневно: она, бывало, вечера просиживала у него, задавая массу вопросов о медицине, о жизни. А иногда она просто молча сидела в его любимом кресле часами, зачитываясь книгами из его далеко не маленькой библиотеки. Ему же общение с девочкой дало ощущение молодости, ощущение общности интересов. И впервые за все последнее время он как-то отмяк душой. Да и с работы стало хотеться идти домой, а не куда-нибудь еще. Стены и одиночество перестали так давить. А еще ровно через год они снова отпраздновали двойной день рождения… А когда он вернулся к себе — это было уже совсем поздно, — девочка пришла вновь и вновь, также покраснев, чуть слышно сказала:

— Дядя Витя… я уже взрослая… мне 18 лет… я сегодня останусь у вас!

— Ну, оставайся, — совсем не поняв того, что она имела в виду, тупо ответил он. — Простыня, подушка и одеяло вон там, — и он пальцем показал где. — Располагайся на диване, ложись… — И тут же замолк, потому что девушка так отчаянно замотала головой, что ее волосы светлым, солнечным кругом охватили всю ее головку. Потом, Она одними легким движением стянула с себя тонкий свитерок. Одновременно юбка, невесомо скользнув по ногам, легла на пол…

* * *

— Седина в бороду, бес в ребро, — язвительно и с усмешкой сказал Самуилыч, — так это называется! Хоть женились потом или так и жили во грехе?

— Женились, да! Свадьбу сыграли скромную, почти без гостей. В городке очень долго и шумно обсуждали это событие.

— Ну да, ну да! При этом все женщины искренне ругали обоих, особенно «этого кобеля», а мужики в присутствии жен все больше молчали и лишь что-то неопределенно бормотали, в ответ на их вопросы, — съязвил Самуилыч.