Любовник богини - Елена Арсеньева

Сколько там баб? Сто? Триста?.. В эту минуту ему было морепо колено, вернее, не по колено, а несколько повыше, по самый… вот именно!Чудилось, он весь воплотился сейчас в этот отросток буйствующей плоти, в нембыли заключены все его мысли, желания, мечты.

Танталовы муки — это просто тьфу в сравнении с мученияминеудовлетворенной плоти! Неужто магараджа после вчерашней ночи решил, что егогость — каменюга бесчувственная? Неужто никто не осмелится нарушить его покой?Какая досада, что он не проснулся от легоньких прикосновений ласкающихпальчиков! Какая досада, что покорная рабыня не ждет у порога, склонившись ниц,чая исполнить всякое, хотя и самое сумасбродное желание белого сагиба!

Он не поленился сбегать поглядеть. Увы… просторный темныйкоридор был пуст, и на обоих балконах ни души.

Василий постоял немного под тепловатым ночным ветерком.Стало чуть легче дышать, однако тяжесть в чреслах никуда не исчезла.

Звезды заглядывали в лицо — Василию почудилось, что онинасмешливо перемигиваются: видите, мол, сестрицы, того сумасшедшего дикаря,который голяком носится по балкону, потрясая своим копьецом?

Василий громко, отчаянно выругался и шмыгнул обратно вкомнату. Если его видел еще кто-то, кроме звезд… Нет, такого позора ему неснести!

Теперь чудилось, будто взоры непрошеных соглядатаевпроницают сквозь стены, и он не успокоился, пока не набросил рубаху и невскочил в штаны. Когда пытался застегнуть их на боку (они вдруг адски теснысделались!), боль чувствовал непомерную и ругался на чем свет стоит. Сунул ногив короткие, легкие сапоги, снова вышел на балкон, с вызовом уставился назвезды.

Ишь ты! Похоже, слух о неприличном дикаре ужепрошел-прокатился по всем небесам. Столько звезд, как сейчас, Василий отродясьне видывал. Эва, повысыпали, выпялили свои сверкающие гляделки! Все, более неоскоромитесь, поглазели на дармовщинку — и будя.

Кажется, кроме этих бесстыжих небесных обитательниц, еговсе-таки никто не видел. Пуст и темен сад, простертый внизу, непроницаемотемен, только что это мерцает внизу мягким опаловым блеском? Река? Нет, до рекиотсюда далеко, вниз по горам. Скорее всего водоем… точно, водоем!

…Странные, неверные лунные тени заиграли на взвихреннойволне, сливаясь в причудливые узоры, и ему, опьяненному от желания, почудилось,будто водоем полон парами, безумными от любви, и вот уже все начали творитьлюбовь — сначала едва касаясь, подобно мотылькам, а потом сплетясь в тесноекольцо, будто змеи…

Что за чертовщина?! Опять видения! Василий воспаленнымвзором уставился во тьму. Нет, он точно сходит с ума! Какая же сволочь этотмагараджа, сам небось валяется сейчас на перинках в своем гареме, а про гостейи думать забыл! Еще вообще неизвестно, не подлито ли ему было что-нибудь впитье, не подмешано ли в поданное на ужин кушанье! А что? И очень дажезапросто.

Нет, надо что-то сделать. Пойти разве походить по саду, аеще лучше — поплавать в бассейне. Вода небось прохладная. Сотню раз измеритьего вдоль и поперек саженками — и все, и как огурчик, и духовное опятьвозобладает над материальным!

Василий огляделся, не спускается ли в сад какая-нитозавалященькая лестница, и был немало поражен, увидав за колонной,поддерживающей ажурный балкон, узенькую и почти отвесную, будто трапик,лесенку.

Вот повезло! Ему, конечно, раз плюнуть и по стене спуститься— на ней столько всяких украшений наворочено, что есть и за что ухватиться,есть и ногу куда поставить, — однако все-таки он в чужом доме… еще примут завора, а с ворами у них, по слухам, расправа короткая: свись — и нет правойруки! Так что лестница пришлась чрезвычайно кстати. Василий проворно скатилсяпо ней — и тотчас его окутала-объяла душистая тихая тьма.

Он как-то сразу оказался на дорожке — под ногою чуть слышнопохрустывал песок — и торопливо зашагал на юг (помнится, бассейн располагалсяименно в той стороне). Безлюдье царило кругом, безлюдье и ночь, однако Василийне мог перестать воровато озираться и красться. Ему все время чудилось, чтовот-вот послышится грозный окрик и набежит какой-нибудь разъяренный стражник. Авдруг Василий невзначай забредет в сад женской половины? Тут-то ему и придетконец, по этому что стоит только поглядеть на обличительную вы, пуклость набрюках, как все его постыдные замыслы мгновенно сделаются видны. И хотя Василийне ошалел до такой степени, чтобы насиловать жен и наложниц своегогостеприимного хозяина, он не мог сдержаться ихихикнул, представив, какаяпикантная сложилась бы ситуация, забреди он невзначай в курятник магараджи.

Кто-то ему говорил, может быть даже Реджинальд, будтотуземки спят вовсе голенькие. Понятное дело: жара.

Спят, значит, как есть голенькие, скомкав легкие простынки,раскинувшись…

Василий судорожно, жадно вздохнул — и тут же подавился,замер с вытаращенными глазами, вглядываясь вперед, где уже близко замерцал овалводоема. Вот фонтанчик посредине — тихо журчит, струится вода, вот высокийбеломраморный парапет, на котором…на котором сидит, подняв лицо к звездам,стройная, гибкая фигура.

Да ведь это женщина! Ей-богу!

Василий хлопнул себя по лбу и едва не расхохотался.

Так вот в чем дело!.. Ай да магараджа! Молодец он все-таки.Не оплошал. А Василий — полный дурак, потому что позабыл одно простое правило,которому частенько следовал в своем имении.

Красивых и смелых девок у него и среди дворни, и в ближайшейдеревеньке было немало, и вот, когда съезжались в Аверинцево друзья молодогохозяина — люди все тоже молодые и пылкие, — Василий накануне их приезда вызывалк себе помощника управляющего Ерофеича и, значительно подняв палец, говорил:

— Ерофеич! Едут ко мне восемь человек (здесь он перечислялфамилии, хорошо знакомые Ерофеичу по прежним визитам).

— Не извольте беспокоиться, барин, — степенно отвечалЕрофеич. — Чай, не в первый раз!

Засим они расходились — каждый по своим делам, однакоВасилий знал что Ерофеич, прервав хлопоты по уборке дома и заказу несметногоколичества блюд в поварне, улучит минутку вызвать к себе восьмерых самыхкрасивых и чистоплотных девок и отдаст им распоряжения примерно такого рода:

— Лушка! Ты будешь в бельведере. А ты, Марфута, прогуливайсяу прудов. Галька, ты чтоб в аллейке яблоневой туда-сюда хаживала, ну а тебе,Ефросиньюшка, не миновать, как и в прошлый раз, песни петь под балконом…

Определив таким образом дислокацию всем девицам и накрепкоповторив: «Тотчас после первых петухов!» — Ерофеич уходил продолжать свои дела,ни о чем более не тревожась: девки дело свое знали и справляли отменно!