Как хороший человек становится негодяем. Эксперименты о механизмах подчинения. Индивид в сетях общества - Стэнли Милгрэм

Кроме того, и ролевая игра не лишена этических проблем. Самую впечатляющую инсценировку в истории социальной психологии провел Филипп Зимбардо в Стэнфордском университете.[37] Он набрал добровольцев, которые приняли участие в игре в тюрьму. Они должны были играть роль либо тюремщиков, либо заключенных, причем роли распределялись жеребьевкой. Добровольцев забрали из дома и доставили в «тюрьму» машины местной полиции. Даже в ролевой игре ситуация быстро стала неприятной и некрасивой: актеры-тюремщики жестоко обращались с актерами-заключенными. Эксперимент был рассчитан на две недели, однако исследователь прекратил его через шесть дней. Более того, эта ролевая игра подверглась весьма серьезной критике за неэтичность. Этические проблемы, от которых исследователь хотел избавиться, прибегнув к ролевой игре, вовсе не исчезли. Чем ближе поведение в ходе ролевой игры соответствует реальному поведению, тем больше реальных эмоций оно порождает, в том числе отвращение, враждебность и так далее. А чем дальше эмоции от реальности, тем хуже инсценировка, и тем меньше пользы науке она приносит. Поскольку при хорошей инсценировке все равно возникают неприятные эмоции, этических проблем она не решает.

Место инсценировки в науке хорошо определил Келман: он сказал, что инсценировка – не такой бесполезный инструмент исследований, как поначалу утверждали ее противники, однако и не такое удачное решение этических проблем, как думают ее сторонники.[38]

Вспомним, что главная техническая сложность исследований по социальной психологии – если испытуемые заранее знают, каковы цели и детали эксперимента, это зачастую делает их непригодными для участия в нем. То есть информированное согласие остается идеалом, однако его не всегда можно получить. Взамен некоторые психологи попытались разработать понятие предполагаемого согласия. Для этого необходимо собрать мнения большого количества людей о приемлемости той или иной экспериментальной процедуры. Сами респонденты не будут привлекаться к участию в эксперименте, поскольку сам процесс ознакомления с целями и деталями эксперимента «испортит» их. Если можно предположить, что эксперимент приемлем, для участия в нем набирают новых испытуемых. Разумеется, с этической точки зрения эта доктрина значительно слабее опоры на информированное согласие участника. Даже если сто человек сказали, что охотно приняли бы участие в эксперименте, у человека, который был выбран для реального участия в нем, вполне могут возникнуть возражения. И все же мне представляется, что понятие «предполагаемого согласия разумного человека» лучше, чем никакого согласия. То есть когда в эпистемологических целях нельзя заранее разглашать характер исследования, можно попробовать определить заранее, согласится ли разумный человек стать испытуемым в подобном исследовании, и на основании этого либо проводить исследование, либо видоизменить его.

Вероятно, более перспективно получать общее предварительное согласие испытуемых перед тем, как вовлекать их в эксперимент. Это форма согласия, основанная на том, что испытуемые в целом знакомы с тем, какие процедуры применяются в психологических исследованиях, однако не знают, какие именно манипуляции задействованы в том эксперименте, в котором им предстоит участвовать. Первым шагом было бы создать базу добровольцев, готовых участвовать в психологических экспериментах. Прежде чем они согласятся войти в эту базу, им следует разъяснить, что иногда испытуемым дают ложную информацию о целях эксперимента, а иногда в ходе эксперимента у них возникает эмоциональное напряжение. Им необходимо дать возможность отказаться от участия в любом исследовании, при котором используется дезинформация или возникает напряжения, если они того пожелают. К подобного рода экспериментам следует привлекать лишь тех добровольцев, которые выразили согласие в них участвовать, в течение года. Такая процедура позволяет примирить техническую необходимость прибегать к дезинформации с этической проблемой информирования испытуемых.

Наконец, поскольку я подчеркиваю, что главным критерием, продолжать эксперимент или нет, должны стать переживания испытуемого во время процедуры, мне думается, что можно было бы раздавать участникам эксперимента анкеты, которые они будут заполнять и передавать в какую-то независимую мониторинговую службу еще во время эксперимента. Соответствующей мониторинговой службой может стать, например, особая комиссия при профессиональной организации или комитет испытуемых при учреждении, проводящем эксперимент. Такая процедура позволила бы испытуемым сообщать о своей реакции на условия эксперимента, в котором он участвует или только что поучаствовал, а его замечания помогут определить, допустим ли подобный эксперимент. Я уверен, что в долгосрочной перспективе реакции испытуемого и его переживаниям будет отведено подобающее место в спорах по этическим вопросам, а предлагаемый механизм поможет достичь этой цели.

Если американец не желает убивать других людей за свою страну, его бросают в тюрьму. И наше поколение, как и любое другое, усвоило, что общество наказывает и поощряет своих членов в соответствии не с тем, как человек следует велениям собственной совести, а с тем, как его действия, по мнению властей, удовлетворяют потребности более крупной социальной системы. Так было всегда. Иисус Христос был хорошим человеком по любым меркам индивидуальной морали, однако представлял собой угрозу структуре римской власти. Каждая эпоха порождает высоконравственных людей, которые поневоле вступают в конфликт с государством именно из-за своей моральной чистоты. Задача демократии в том и состоит, чтобы сузить брешь между личной совестью и потребностями общества.

Отказ от военной службы – преступление лишь в чисто техническом смысле: он карается государством. Однако отказники – не преступники, а полная их противоположность. Во-первых, они действуют исходя из нравственных идеалов, а не вопреки им. Во-вторых, действия преступника нацелены на личную выгоду, а отказник готов терпеть лишения, только бы не пострадали нравственные идеалы. В-третьих, преступник стремится уклониться от закона, а отказник добровольно сдается властям. Но и революционером отказника не назовешь: он признает законность власти, просто не готов служить ей конкретными аморальными способами. Наконец, он и не отщепенец, поскольку тот, кто не так любит свою страну, мог бы просто уехать за границу и избежать тягот тюремного заключения.

Психиатр Уиллард Гейлин поставил перед собой цель изучить мотивы и мышление группы людей, оказавшихся в тюрьме за отказ от несения военной службы. Он рассуждает и о недостатках тюремной системы и в конце концов выражает сомнение, что заключение как таковое – это практика, достойная цивилизованных людей. «Чем больше я об этом думаю, тем чудовищнее мне кажется, что один человек может лишить другого пяти лет жизни просто в наказание». Разумеется, он прав, и когда-нибудь клетки для людей наверняка сочтут пережитком нашей варварской эпохи. И вдвойне позорно, когда люди попадают в тюрьму за то, что не пошли против совести.