Как хороший человек становится негодяем. Эксперименты о механизмах подчинения. Индивид в сетях общества - Стэнли Милгрэм

Меня и самого критиковали за эксперименты по изучению подчинения, поскольку у некоторых испытуемых они вызывали стресс и внутренний конфликт. Выскажу по этому поводу несколько замечаний. Во-первых, в ходе этого эксперимента мне было интересно посмотреть, в какой степени человек согласится с наделенным властью экспериментатором, который приказывает ему совершать действия, причиняющие все более тяжкий вред третьему лицу. Я хотел узнать, когда испытуемый откажется продолжать эксперимент. Результаты эксперимента показали, что многим гораздо труднее сопротивляться власти экспериментатора, чем принято думать. Второе открытие состояло в том, что в ходе эксперимента у человека возникает значительный внутренний конфликт. В ходе эксперимента многие испытуемые ерзали, потели, разражались нервным смехом. Этическую сторону эксперимента я подробно разобрал в другой работе,[36] а здесь сделаю лишь несколько дополнительных замечаний.

С моей точки зрения главное моральное оправдание моему эксперименту – то, что его сочли приемлемым сами испытуемые. Мне всегда казалось, что критиковать эксперимент, не учитывая толерантную реакцию его участников, мелко и недальновидно. По этому вопросу я собрал значительное количество данных, и они показывают, что подавляющее большинство испытуемых согласились с сутью эксперимента и призвали проводить дальнейшие исследования того же рода. В табл. 3 показана общая реакция испытуемых в этом исследовании на основании ответов в вопросниках. В целом критики не принимали во внимание эти данные или же обращали их против экспериментатора, в частности, утверждали, что «это просто когнитивный диссонанс. Чем сильнее эксперимент раздражает испытуемых, тем с большей вероятностью они утверждают, что он им понравился». Получается палка о двух концах. Критики эксперимента пренебрегают тем, что говорит сам испытуемый. И все же я полагаю, что мнение самого испытуемого – это очень важный, едва ли не главный аспект в рассматриваемом вопросе. В дальнейшем я приведу некоторые подходы к этическим проблемам, основанные на таком представлении.

Таблица 3

Ответы испытуемых на вопрос об их отношении к участию в эксперименте по изучению подчинения. Выдержка из постэкспериментального вопросника

Некоторые критики утверждают, что эксперименты вроде моего могут заставить испытуемого хуже относиться к самому себе. У него понизится самооценка, поскольку он узнал, что подчиняется власти гораздо сильнее, чем, возможно, думал. Конечно, я охотно признаю, что главнейшая задача исследователя – сделать так, чтобы лабораторная сессия была для испытуемого как можно более полезной, и объяснить испытуемому суть эксперимента в таком ключе, чтобы он переосмыслил свое поведение и сделал из него конструктивные выводы. Однако я вовсе не уверен, что нам следует утаивать от испытуемых правду, даже горькую. Более того, это лишило бы экспериментальную науку всякой связи с реальной жизнью. Ведь жизненные уроки часто бывают, мягко говоря, неприятными, если мы, скажем, проваливаем экзамен или не проходим собеседование при приеме на работу. И по моим представлениям участие в эксперименте по изучению подчинения подрывает самооценку участника гораздо меньше, чем отрицательные эмоции, вызываемые обычной школьной контрольной. Это совсем не значит, будто стресс на контрольной, как и отрицательное воздействие экспериментов по изучению подчинения, – это хорошо. Просто все познается в сравнении.

Я убежден, что крайне важно видеть грань между биомедицинскими вмешательствами и вмешательствами чисто психологического характера, особенно в ходе вышеописанного эксперимента. Вмешательство на биологическом уровне – это непосредственный «риск» для испытуемого. Даже крошечная доза химического соединения, даже крошечный надрез скальпелем в принципе могут нанести испытуемому травму. Напротив, во всех проводившихся социально-психологических экспериментах не было ни одного доказанного случая травмы. И нет никаких данных, что, когда человек делает выбор в лабораторной ситуации, даже трудный выбор, как в экспериментах по изучению конформности или подчинения, он получает какую бы то ни было травму или увечье, вредящее его благополучию. Как-то раз я спросил одного правительственного чиновника, ратовавшего за самое жесткое законодательное регулирование психологических экспериментов, чем он обосновывает подобные меры? Может быть, у него набралось много задокументированных случаев травм и увечий в результате психологических экспериментов? Он ответил, что ему не известно ни одного подобного случая. Если это так, то все разговоры о необходимости законодательных ограничений на психологические эксперименты не имеют отношения к действительности.

Разумеется, при обсуждении отрицательного воздействия экспериментов есть одна сложность – невозможно доказать, что его нет. В особенности это касается поведенческого и психологического воздействия. Похоже, непредвиденные отрицательные последствия возможны при любой процедуре, и беседе, и заполнении вопросника, и так далее, даже если в ходе процедур они не выявляются. Поэтому невозможно дать абсолютную гарантию, что их не будет. Логически это так, однако опираться на это и утверждать, что психологические эксперименты всегда приводят к отрицательным побочным эффектам, мы не вправе. Можно лишь полагаться на здравый смысл и процедуры оценки, позволяющие установить факты, – и соответственно формулировать общие принципы экспериментальной практики.

С учетом всех этих сложностей и особых требований, которые предъявляет к своим экспериментам социальная психология, встает вопрос, есть ли способ преодолеть эти трудности, чтобы защитить испытуемого, но при этом не отказываться от продолжения эксперимента. Многие психологи предполагали, что любой эксперимент, требующий дезинформации, можно заменить ролевой игрой. Вместо того чтобы вводить испытуемого в ситуацию, подлинную цель и характер которой от него утаивают, его следует полностью информировать, что он будет участвовать в инсценировке, однако должен действовать так, словно все это по-настоящему. Например, в случае нашего эксперимента испытуемому следовало бы сказать: «Притворитесь, будто вы испытуемый, участвующий в эксперименте, и ударяете другого человека током». Испытуемый знал бы, что на самом деле жертва не испытывает никаких мучений, и прошел бы процедуру до конца.

Несомненно, польза в ролевых играх есть. Более того, все хорошие экспериментаторы прибегают к такой игре, когда создают лабораторную ситуацию. Они зачастую проводят генеральную репетицию с помощниками, чтобы отладить процедуру. То есть в подобной симуляции нет ничего нового, просто теперь, по мнению исследователей, она становится конечной, а не отправной точкой экспериментальных исследований. Однако здесь таится фундаментальная методологическая сложность. Даже если пронаблюдать, как испытуемый играет свою роль в экспериментальной процедуре, нельзя ручаться, что он ведет себя точно так же, как наивный испытуемый на его месте. Поэтому нам все равно придется провести главный эксперимент – определить, как соотносится поведение в рамках ролевой игры с поведением наивного испытуемого.