Военный и промышленный шпионаж. Двенадцать лет службы в разведке - Макс Ронге
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Эти деятели, а также Симон Лабенский и Михаил Сохоцкий сплотились вокруг Юлиана Яворского[123], являвшегося председателем Карпато-русского освободительного комитета и пославшего 15 августа из Киева верноподданнический адрес русскому царю.
Россия вела активную пропаганду также в Богемии и Моравии, используя для этого возвращавшихся на родину русофилов-чехов. Открыто проявлять свои враждебные Австро-Венгрии настроения они остерегались. Тем не менее то тут, то там вспыхивали антивоенные и антиавстрийские демонстрации. Нам пришлось распустить целый ряд объединений анархистского и национал-социалистического толка и запретить выпуск их газет.
На Буштеградской[124] железной дороге дело дошло до того, что враждебно настроенные элементы начали причинять паровозам малозаметные повреждения, которые в кратчайшие сроки влекли за собой выход из строя этой важной для ведения войны техники. Кроме того, нам пришлось арестовать необычайно большое число людей, пристававших к офицерам с разными вопросами, и установить постоянное наблюдение за предводителями антимилитаристов, поскольку они не были мобилизованы в армию. Однако, несмотря на принятые меры, депутату Клофачу[125] удалось незаметно исчезнуть, что вызвало замешательство в резиденции пражского наместника. Вскоре, правда, его удалось обнаружить в Добрикове неподалеку от Гогенмаута[126].
При тогдашней политической ситуации в дни мобилизации выполнение столь сложных задач по осуществлению контрразведывательной работы было сопряжено с неслыханными трудностями, связанными с перемешиванием больших людских потоков, что создавало благоприятные условия для шпионажа.
Население охватила настоящая шпиономания — со всех сторон посыпались различные сообщения, в том числе анонимные. Конечно, хорошо слаженный аппарат венского полицейского управления полиции отлично показал себя в те дни, однако его персонала скоро стало явно не хватать. Сказывалось откомандирование сотрудников в Ставку и другие военные инстанции.
Охвативший население военный психоз выразился в том числе в распространении самых нелепых слухов. Расплодилось так много сплетников и безответственных болтунов, среди которых встречались и вышедшие в отставку офицеры, что требовалось срочно положить этому конец. Их буйная фантазия рождала то картины атакующих аэропланов, то штурм оборонительных вражеских позиций гражданским населением с охотничьими ружьями в руках, то чудесным образом спасшихся наших сбитых летчиков, у которых не оказывалось ни единой царапинки.
Распространявшиеся невероятные истории о нагруженных золотом автомобилях, которые якобы разъезжали по дорогам империи и снабжали деньгами шпионов, возбуждали воображение солдат ландвера, несших службу на расставленных повсюду постах. В результате проезды перегораживались, а не остановившиеся по первому требованию автомобили обстреливались. При этом, к сожалению, без многочисленных кровавых жертв не обошлось. Чересчур бдительные постовые не пощадили даже машину, доставлявшую из Вены в Краков прокламации к полякам. Ее остановили в долине реки Ваг — не успел автомобиль пройти проверку возле города Тренчин, как тут же попал в руки бравых жандармов, которые ничего не хотели слушать. Наш добровольный водитель под усиленной охраной был препровожден на железнодорожную станцию и дожидался там вызова в суд. На его счастье, мимо проходил воинский эшелон, в котором нашлось несколько офицеров, признавших в мнимом шпионе и развозчике золота своего сослуживца, находившегося в резерве.
Внезапно из польского города Жешув пришла новость об аресте полковника Батюшина. Однако наша радость оказалась преждевременной — произошла путаница, и арестованным оказался совсем другой человек, имевший с полковником некое внешнее сходство. А вот известие, поступившее из города Катовице от немецкой разведки, подтвердилось — наконец-то удалось поймать долгое время докучавшую нам жену офицера русской разведки ротмистра Иванова.
К сожалению, среди многих необоснованно арестованных, подозревавшихся в шпионаже, оказался и один в будущем видный политический деятель. В царившей тогда сумятице полиции и жандармерии приходилось действовать быстро, поскольку на долгое разбирательство и ведение слежки ни сил, ни времени не было. Эти функции вынужденно взяли на себя судебные органы.
Тогда же в Галиции, в местечке Поронин, был арестован человек, оказавшийся спокойно проживавшим до той поры недалеко от Кракова русским революционером Владимиром Ильичом Ульяновым, имевшим партийную кличку Ленин[127]. В дело немедленно вмешались депутаты-социалисты доктор Виктор Адлер и доктор Герман Диаманд. Они вступились за него перед министерством внутренних дел, заверив, что этот злейший враг царизма просто по определению не мог ничего сделать на благо царской России, а вот ее противникам Ленин мог оказаться чрезвычайно полезным. Ленина из-под стражи освободили, и он уехал в Швейцарию.
По мере увеличения числа стран, объявивших Австро-Венгрии войну, возбуждение населения возрастало. Это создало в тылу такую невыносимую атмосферу, что мы с облегчением вздохнули, когда 16 августа часть армейского Верховного командования, в состав которой входило разведывательное управление, покинула Вену. По железной дороге нас перебросили в Перемышль — первое место нашей дислокации на Галицийском театре боевых действий.
Место нашего постоя в Перемышле, где нас разместили после обеда 17 августа, вполне отвечало полевым условиям. Это была барачная казарма в предместье Засанье[128]. Одно большое спальное помещение для солдат с грубо сколоченными столами и несколькими керосиновыми лампами служило канцелярией разведывательного управления, а другое — общей спальней. Наспех окрашенные белой краской стены придавали комнатам впечатление чистоты. Однако это не помогло избавить нас от насекомых, особенно докучавших всем в ночное время. Но у этих помещений было и свое преимущество — они представляли собой достаточно компактный комплекс, вокруг которого легко выставлялось оцепление. Это позволяло сотрудникам проходить в них без лишних формальностей по предъявлению часовым удостоверений личности.