Всё возможное: Как врачи спасают наши жизни - Атул Гаванде

После того первого раза Б всерьез задумался о том, стоит ли ему оставаться в этом деле. «Я отправился в библиотеку и изучил вопрос», и вот тогда обнаружил руководящие принципы AMA от 1980 года. Насколько он понял, согласно кодексу, если он будет только констатировать смерть, его действия будут правильными и этичными. (Дело было до публикации разъяснений AMA в 1992 году, согласно которым констатация смерти на месте приведения смертного приговора в исполнение стала считаться явным нарушением кодекса, однако разрешалось подписывать свидетельство о смерти.)

Знакомство с руководящими принципами успокоило его и настроило на продолжение этой работы. Б даже отважился обозначить более строгие границы своего участия. Во время первых смертельных инъекций он и еще один врач «находились в камере, когда вводили препараты, – вспоминал он. – Мы видели телеметрические данные [кардиомонитор]. Нам было видно многое. Но я потребовал, чтобы мы находились в другом помещении. Я сказал: “Я не хочу никакого доступа к монитору или ЭКГ”… Пару раз, когда были проблемы с попаданием в вену, они просили меня дать рекомендации. Я отказался: “Нет. Я не собираюсь помогать вам в чем-либо”. Они спрашивали о количестве препаратов. У них были проблемы с получением препаратов. Но я ответил, что у меня нет никакого интереса во всем этом участвовать».

Доктор Б держался в стороне от процесса казни, но не мог не признать, что с этической точки зрения его положение не является безупречным. Когда он отказался оказывать дополнительную помощь, группа исполнения приговора просто нашла других, тех, кто был готов это делать. Его обрадовало присутствие этих людей. «По-моему, без врачей и медсестер невозможно компетентно или с предсказуемым результатом делать [смертельные инъекции]. Поверьте мне, не будь этих людей, меня тоже там не было бы».

«Каждый раз, когда меня туда приглашают, меня мучают вопросы этичности всего этого», – признается доктор. Его жена с самого начала знала о его участии, но детям он рассказал об этом, только когда они выросли. Б не посвящал практически никого. Даже его медицинский персонал не в курсе.

Проблема не в том, что смертельные инъекции кажутся ему жестокими. «В основном они проходят очень спокойно», – сказал он. Наоборот, для него мучительны сомнения в том, что благодаря им что-то достигается. «Вся система кажется неправильной, – подытожил он наш разговор. – Думаю, это потому, что я вижу все больше и больше казней и задаюсь вопросом… Просто похоже, что система правосудия заходит в тупик. Я не считаю, что благодаря [смертельной инъекции] что-то происходит реже. На самом деле угнетает то, что, если этих людей упустить, еще до того как им исполнится три, или четыре, или пять лет, потом их уже не изменишь. Они потеряны для нас прежде, чем пойдут в старшую группу детского сада. Я не вижу, чтобы [казни] как-то влияли на это».

Больше всего беседы со мной опасались штатные медицинские работники государственной пенитенциарной системы. Тем не менее двое решились на разговор: один – врач из тюрьмы южного штата, а другой – медбрат, работавший в тюрьме на западе страны. Похоже, у обоих было меньше сомнений по поводу участия в казнях, чем у доктора А или доктора Б.

Доктор В был моложе и ниже по статусу по сравнению с другими врачами, работавшими в его тюрьме. Он не верил, что я сохраню его личность в тайне, и, думаю, беспокоился за свою работу, если кто-нибудь узнает о нашем разговоре. В результате, несмотря на то что у меня была информация от независимых источников о том, что тот участвовал по крайней мере в двух казнях, он говорил только в общих словах об участии врачей. Но он не скрывал своих убеждений.

«Я думаю, что если вы собираетесь работать в исправительных учреждениях, то вполне вероятно, что вам придется [участвовать в казнях], – заявил доктор В. – Это лишь крошечная часть ваших услуг в рамках государственной системы здравоохранения. Многие считают, что этим людям вообще не следует оказывать никакой медицинской помощи». Но в своей работе от него требуется следовать закону, а закон обязывает его обеспечивать нужную помощь, сказал он. Закон также определил наказание для заключенных. «Тринадцать присяжных, граждан штата, вынесли решение. И если я живу в этом штате и таков закон, то я бы рассматривал это как обязанность быть готовым помочь».

Доктор В пояснил: «Я думаю, что если бы мне пришлось присутствовать на казни кого-то, кого люблю, то предпочел бы, чтобы это было сделано путем смертельной инъекции, и хотел бы знать, что это сделано грамотно».

У медбрата был примерно такой же взгляд на собственное участие. Во время войны во Вьетнаме тот был морским пехотинцем, а позже стал медбратом. Выйдя в запас, он служил в хирургическом отряде в Боснии и в Ираке. Проработал много лет в отделениях интенсивной терапии и почти десять лет – старшим медбратом в беспокойном отделении неотложной помощи. Затем он устроился в исправительное учреждение своего штата, где ему довелось ассистировать на одной казни путем смертельной инъекции.

В этом штате впервые казнь осуществлялась таким методом, а «в то время существовало ужасно наивное представление о смертельной инъекции, – сказал В. – Никто там не имел ни малейшего представления о специфике процесса». Начальник тюрьмы получил протокол из Техаса и решил, что все достаточно просто. Зачем ему медицинский персонал? Начальник тюрьмы сказал медбрату, что сам начнет ставить катетеры, хотя раньше никогда этого не делал.

«Вы как врач позволили бы этому человеку полчаса тыкать иголкой в заключенного просто по неопытности? – спросил медбрат. – Я – нет». Он продолжил: «У меня не было сомнений. Если это нужно сделать правильно и если в принципе это нужно, то делать это должен я».

Однако это не значит, что для него это была пара пустяков. «Как морпех и как медбрат… я надеюсь, что никогда не стану тем, для кого лишить другого человека жизни – не проблема. Но общество определило, каким будет наказание, и сделало это тщательно, проведя многочисленные судебные проверки», – сказал он. Этот осужденный убил четырех человек, уже находясь в тюрьме. Договорился с сообщником, чтобы тот взорвал дом окружного прокурора, на которого он точил зуб, когда прокурор с женой и ребенком были дома. Когда этот сообщник дал показания против своего подельника, заключенный устроил так, чтобы его пытали и убили возле одного придорожного сервиса. Медбрат был согласен с окончательным решением о том, что этот человек должен быть предан смерти.

Медбрат подходил к своей задаче серьезно. «Так как я был руководителем медицинской бригады, – сказал он, – моей обязанностью было проследить за тем, чтобы все делалось профессионально, а с заключенным обращались уважительно, как с человеком». Он обсудил процесс с чиновником из государственного совета медицинских сестер, и, хотя участие в казнях противоречит этическому кодексу ANA, тот сообщил, что по закону штата ему разрешено делать все, кроме ввода препаратов.

Поэтому медбрат выписал заявку на приобретение лекарственных препаратов у фармацевта. Он провел репетицию с выбранным для выполнения инъекций общественным представителем и с охранниками, чтобы убедиться, что они знают, как привести заключенного и как пристегнуть его ремнями. В день казни медбрат оделся как для операции: медицинский костюм, маска, шапочка, стерильный халат и перчатки. Он подробно объяснил заключенному, что будет происходить. Он поставил два катетера и закрепил их пластырем. Начальник тюрьмы зачитал заключенному окончательный приказ и предоставил ему последнее слово. «Тот ничего не говорил о своей вине или невиновности, – сказал медбрат. – Только заявил, что участие в казни делает всех нас убийцами, такими же, как и он».