Скорость тьмы - Элизабет Мун

Я уже ищу. У меня нет агента. Выпадает сайт компании, я быстро перехожу в раздел «услуги», затем «страхование автомобилей», затем «подать заявку».

– Ты хорошо ориентируешься! – говорит мистер Брайс.

Тон удивленный.

– Здесь все просто, – говорю я.

Ввожу имя, адрес, нахожу в папке с документами номер страхового полиса, ставлю галочку в графе «да» под вопросом «Заявили ли вы в полицию?».

Остальные графы мне непонятны.

– Это номер протокола, – поясняет мистер Брайс, указывая нужную строчку на выданном мне бланке. – А здесь личный номер сотрудника, а тут – его имя.

Он не объясняет то, что я уже знаю. Будто понимает, что именно вызывает у меня сложность. Дальше я «описываю происшествие», которого я, кстати, не видел.

«Я оставил машину на парковке, а утром все четыре колеса оказались спущены».

Мистер Брайс говорит, что этого достаточно.

Заявка подана, теперь нужно найти кого-то, чтобы заменить шины.

– Я не имею права советовать, – говорит мистер Брайс. – В прошлом году был скандал, люди говорили, что полиция получает откат от авторемонтов.

Я не знаю, что такое «откат»; на лестнице мы встречаем мисс Томаш, управляющую нашего дома, она говорит, что знает нужного человека. Она дает мне номер. Непонятно, откуда она узнала о происшедшем и почему мистер Брайс не удивляется. Ведет себя, будто так и должно быть. Может быть, она услышала наш разговор на парковке? От этой мысли мне не по себе.

– Пойдем, подкину тебя до остановки, – говорит мистер Брайс. – А то и сам опоздаю.

Мило с его стороны меня подвезти. Он ведет себя как друг.

– Спасибо, мистер Брайс, – говорю я.

Он качает головой:

– Я же просил – зови меня Дэнни, Лу! Мы же соседи!

– Спасибо, Дэнни, – говорю я.

Он улыбается, быстро кивает и отпирает машину. Внутри очень чисто, как в моей, только нет пушистого чехла на сиденье. Он включает музыку – она громкая и резкая, – у меня все сжимается внутри. Мне не нравится музыка, но нравится, что не надо идти до остановки.

На остановке и в электричке полно народу. Трудно сохранять спокойствие и сосредоточиться на указателях, чтобы разобраться, какой билет купить и в какую очередь встать.

VIII

Очень странно видеть кампус со стороны остановки вместо автомобильного въезда и парковки. Обычно я показываю удостоверение охраннику на въезде для машин, а теперь – охраннику на выходе со станции. Большинство людей, работающих в эту смену, уже на работе, и охранник пристально смотрит на меня, прежде чем мотнуть головой в знак разрешения пройти. К административному зданию ведет широкая дорожка с клумбами по краям. Цветы оранжевые и желтые, пушистые на вид, цвета будто переливаются на солнце. На входе приходится предъявить пропуск еще одному охраннику.

– Почему вы не припарковались у своего корпуса? – спрашивает тот сердито.

– Мне прокололи шины, – отвечаю я.

– Плохо… – говорит он.

Лицо грустнеет, он опускает глаза. Я думаю, ему грустно, что больше не на что сердиться.

– Какой самый короткий путь к двадцать первому корпусу? – спрашиваю я.

– Пройдете насквозь, за пятнадцатым свернете направо, пройдете фонтан с голой женщиной на лошади, оттуда увидите свою парковку. – Охранник даже не поднимает глаз.

Прохожу сквозь административное здание – там пол из противно-зеленого мрамора и сильный лимонный запах, вновь выхожу на солнечный свет. Стало гораздо жарче. Солнце отражается от дорожки. Здесь нет клумб, трава подступает к самой мостовой.

Обливаясь по́том, подхожу к нашему корпусу и вставляю пропуск в замок. Чувствую свой запах. Он не из приятных. Внутри прохлада и полумрак, можно расслабиться. Спокойный цвет стен, ровное освещение старомодных ламп, прохладный воздух – все это успокаивает. Иду в свой кабинет и включаю кондиционер на полную мощность.

Офисный компьютер, как обычно, работает, на экране мигает значок нового сообщения. Включаю вертушки и музыку «Овцы могут спокойно пастись» Баха в исполнении оркестра и лишь потом открываю сообщение.

Позвоните, как только придете.

Подпись: мистер Крэншоу, внутренний номер 2313.

Протягиваю руку к офисному телефону, но он жужжит до того, как я успеваю взять трубку.

– Я просил позвонить, как только придете! – раздается голос мистера Крэншоу.

– Я только пришел, – говорю я.

– Вы отметились на главном входе двадцать минут назад! – продолжает он. Голос очень сердитый. – Даже вы могли бы дойти быстрее!

Надо извиниться, но я не считаю себя виноватым. Я не знаю, сколько я шел от главного входа и насколько быстрее я дошел бы, если бы поторопился. Было лишком жарко, чтобы спешить. Не понимаю, что еще я мог сделать. Напрягаются плечи, горят щеки.

– Я шел не останавливаясь, – говорю.

– Что за история со сдувшейся шиной? Вы что, колесо поменять не можете? Опоздали больше чем на два часа!

– Четыре колеса, – говорю я. – Мне прокололи все четыре колеса.

– Четыре?.. Вы заявили в полицию? – спрашивает он.

– Да, – отвечаю я.

– Могли бы сделать это после работы, – говорит он. – Или позвонить в полицию отсюда.

– Со мной был полицейский, – говорю я.

– На месте происшествия? Он видел вредителя?

– Нет…

Я пытаюсь различать слова, не обращая внимания на нетерпение и гнев в его голосе; они звучат все более и более гулко, все меньше похожи на членораздельную речь. Трудно подыскивать правильные ответы.

– Полицейский живет со мной… то есть в том же доме. Он заметил сдутые шины. Вызвал другого полицейского. Сказал мне, что делать.

– Должен был отправить вас на работу! – говорит Крэншоу. – Не было причин задерживаться. Вы понимаете, что теперь придется отрабатывать?

– Понимаю.

Интересно, а сам он отрабатывает время, когда задерживается? Что было бы, если бы у него прокололи колесо или все четыре по пути на работу?

– Не вздумайте отмечать эти часы как переработку! – говорит он и отключается.

Он не посочувствовал, что мне прокололи четыре шины. В таких случаях полагается сказать «как жаль» или «какой ужас», но он, хоть и нормальный человек, ничего такого не сказал. Вероятно, ему не жаль, он не испытывает сочувствия, поэтому не может его выразить. Я научился говорить подобные вещи из вежливости, даже когда я их не чувствую, чтобы «соответствовать социальным нормам» и «быть принятым обществом». Учил ли кто-то мистера Крэншоу соответствовать социальным нормам?

Я опоздал и должен отработать время, однако скоро время обеда. В животе урчит, я иду в кухонную зону и понимаю, что не захватил с собой еды. Должно быть, я оставил ее на столе, когда возвращался домой, чтобы подать заявление в страховую компанию. В контейнере с моими инициалами, который стоит в холодильнике, ничего нет. Я все съел