Мальчик по имени Рождество - Мэтт Хейг

– Ты придумал День Добросердечия, чтобы почтить память Матушки Плющ. Разрешил свистопляски. Повысил минимальную зарплату. Открыл новые ясли для маленьких эльфов. И парк развлечений. И музей башмаков. Превратил тюрьму обратно в Гостеприимную башню. Твои книги до сих пор хорошо продаются. Не то чтобы мне нравилась вся эта эльфийская чушь про положительный настрой… Ты сдал экзамен на управление санями. И учишь юных эльфов водить оленьи упряжки.

– Кто угодно может сдать этот экзамен! И да, я учу эльфов, но не думаю, что это моя судьба.

Пикси Правды призадумалась.

– Ты спас Малыша Кипа.

– Это было десять лет назад!

– Что ж, возможно, ты немножко почиваешь на лаврах, – мрачно заключила Пикси Правды. – Но эльфы всё равно тебя любят.

– Я знаю. Но так не должно быть. Им нужна цель. Настоящая цель! А я не могу дать им её.

Пикси молча ждала, какая правда придёт ей на ум. Это заняло почти две минуты. На самом деле, даже три. Но в конце концов она заговорила.

– Иногда, – сказала она с сияющими глазами, – тебя любят не за то, кто ты есть, а за то, кем ты можешь стать. Эльфы видят в тебе нечто особенное.

Миика дожевал сыр и шмыгнул по столу, чтобы запрыгнуть к Николасу на колени.

– Надо же, ты ему понравился, – удивилась Пикси Правды. – Обычно он не такой дружелюбный. Заметь, он тоже смотрит на тебя с обожанием. Прямо как эльфы.

– Ты мне нравишься, – тихо подтвердил Миика на мышином наречии. – Хоть ты и не пахнешь сыром.

– Тебя все любят, – повторила Пикси Правды.

И Николас почувствовал, как в его груди зарождается большое тёплое чувство – удивительная смесь волшебства, надежды и доброты. Он вспомнил то, о чём знал уже десять лет. Нет ничего невозможного. Но теперь к нему пришло ещё и понимание, что он попал в Эльфхельм неслучайно. Скорее всего, ему никогда не стать настоящим эльфом. Но сама судьба привела его в волшебную деревню под Очень большой горой. Следовательно, у неё были кое-какие соображения на его счёт.

– Ты умеешь творить добро – и сам знаешь об этом, – сказала пикси.

Николас действительно знал, что умеет творить добро. Оставалось только понять, что именно он должен сделать. Как соединить в себе Николаса и Отца Рождество, волшебное и человеческое. И, быть может, однажды он сумеет изменить не только Эльфхельм, но и мир людей.

Пикси Правды сморщила нос и погрузилась в раздумья. А затем вдруг ни с того ни с сего закричала:

– Подарки!

– Что? – опешил Николас.

– Дарить подарки – вот что делает тебя счастливым. Я же видела, с каким лицом ты вручал мне трубку-гляделку. Нет, твоё странное человеческое лицо никуда не делось, но оно было таким счастливым!

Николас улыбнулся и поскрёб подбородок.

– Подарки, да. Подарки… Спасибо, Пикси Правды. Я перед тобой в неоплатном долгу! Проси, чего хочешь.

Пикси Правды тоже улыбнулась.

– Мне хватает моего домика и Лесистых холмов.

Миика поёрзал на коленке у Николаса и собрался прыгать вниз. Николас подставил ему ладонь и осторожно опустил на пол.

– Ну что, сыр вкуснее репки? – спросил он.

– Не то слово! – со знанием дела ответил Миика. И Николас его, кажется, понял.

Он встал с крохотного стула и, пригнувшись, вышел из домика. Когда Николас уже спускался с Лесистых холмов к Эльфхельму, позади раздался крик Пикси Правды:

– Отрасти бороду! Тебе точно пойдёт!

Сорок лет спустя…

Некоторым требуется немало времени, чтобы найти своё предназначение. У Николаса на это ушло ещё сорок лет.

В том году ему исполнилось шестьдесят два. Он не только отрастил бороду, как посоветовала Пикси Правды, но и целую вечность возглавлял Эльфийский Совет.

За прошедшие годы он сохранил и приумножил счастье Эльфхельма. Теперь в Главном зале каждую неделю устраивали свистопляски (под пение приглашённых гномов), всем новорождённым эльфам дарили игрушки, а Гостеприимную башню превратили в игрушечную мастерскую. Николас учредил Университет игрушечных наук, расширил Школу санного мастерства, заключил союз с пикси, подписал мирный договор с троллями, изобрёл сладкие пирожки с изюмом и миндалем, херес и пряничных человечков, а также поднял минимальную зарплату эльфов до пятисот шоколадных монет в неделю.

Но ему по-прежнему казалось, что он может сделать больше. Нет, должен сделать больше – потому как борода его продолжала седеть. Почти все эльфы, за редким исключением вроде Отца Топо, прекращали стареть лет в сорок, и Николас начинал чувствовать себя глупо. В конце концов, сколько можно искать своё предназначение? Ему нравилось помогать эльфам, но пришло время позаботиться и о людях, к числу которых Николас до сих пор принадлежал. О тех, кого он оставил в мире, полном боли, грусти и печали. Николас знал, что они несчастливы. По ночам, лёжа в кровати, он слышал их голоса в своей голове. Добрые и злые голоса хороших и плохих людей.

Как-то весенней ночью, когда на небе не было луны, Николас разыскал на лугу Блитцена. Перемахнув через Очень большую гору, они устремились на юг.

Нет ничего лучше, чем летать на олене. Даже спустя пятьдесят лет Николас, который уже привык называть себя Отцом Рождество, искренне наслаждался каждым мгновением полёта. Внизу промелькнул лес, где он в последний раз видел папу. Николас привычно скользил взглядом по макушкам сосен. Он всё ещё пытался его разыскать, хоть и знал, что надежды нет. Отец умер много лет назад.

Пролетев над Финляндией, они повернули к южной Дании. Внизу крепко спали деревеньки и маленькие города; в скромном порту Хельсинки покачивались на волнах лодки и тральщики, ожидая, когда рыбаки снова поведут их в суровое море.

Отец Рождество отчаянно хотел поговорить с другим человеком. Но он давно поклялся эльфам, что будет хранить их тайну. Он понимал, что у волшебного народца есть все причины не доверять тем, кто живёт за горой. Хоть люди и не виноваты, что на их долю выпала тяжёлая судьба.

Королевство Ганновер, Нидерланды и Франция остались позади. Ночь укутала землю чёрным покрывалом. Лишь кое-где сияли огнями столицы, чьи улицы озаряли газовые фонари. Наконец Отец Рождество сказал Блитцену, что пора возвращаться домой. Олень повернул на север, и Николас подумал, что его знания о мире людей подобны раскинувшемуся внизу ландшафту. Темнота с редкими вкраплениями света.