Абсолютно честен. Автобиография - Фрэнк Лэмпард

Я не спорю, что часть Рио хотела уйти, хотела нового вызова вдали от Лондона. Мы много раз обсуждали это, и ни один из нас не видел себя ветераном, заканчивающим карьеру там же, где и начал, на «Аптон Парке». Но это не имело значения, значение имело время и то, как была обработана вся ситуация.

Я понимаю, что люди из мира футбола лгут, некоторые больше, чем другие. И в определенных ситуациях они чувствуют в этом необходимость. Меня не устраивает лишь то, что мне лгали за пять минут до заключения сделки, лгали прямо в лицо. Я просто не мог поверить, что им казалось, что со мной можно так поступать и что я так наивен. Если бы люди в клубе были со мной более откровенны, возможно, я смог бы понять образ их мышления. Но в реальности кто-то решил, что нужна ложь, ложь и еще больше лжи. Они явно догадывались, что я отреагирую плохо, узнав правду. И они не ошиблись.

18 ноября 2000 года мы отправились на «Элланд Роуд», чтобы сыграть с «Лидс Юнайтед» в рамках премьер-лиги. Мы выиграли 1:0 благодаря голу Найджела Уинтерберна. Рио играл, как и я. Это был последний раз, когда мы вышли на поле в футболках «Вест Хэма». Восемь дней спустя Рио стал самым дорогим защитником в истории футбола, перейдя в «Лидс» за 18 миллионов фунтов. Как странно, ведь газеты трубили об этом несколько недель, Теренс Браун встречался с агентом Рио, а стоимость была согласована. Но мне все время говорили одно и то же: он не уходит. Они думали, что я совсем тупой? Думали, что я прощу им этот обман, что буду продолжать двигаться вперед по инерции и не стану падать духом лишь потому, что я сын Фрэнка Лэмпарда? Ведь я «молотобоец» до мозга костей. Я Фрэнк-младший. Я могу поднять шум, но все равно останусь. Я привык к этому.

Я вспомнил, как проиграл награду лучшему молодому игроку года. Я играл в основе весь год, и моя победа, казалось, была «на мази». Голосования как такового не было – решение принималось тренерским штабом, но конкурентов у меня не было. Однако победителем был объявлен Мэнни Омойинми. Он играл за молодежку, и играл хорошо. Но это ведь совсем другое дело. Я так и не понял, как это вышло. Думаю, это решение было политическим. В конце концов, Харри сильно критиковали за то, что я играл в первой команде. Возможно, сам факт моей игры казался достаточной наградой. Нет смысла награждать меня, чтобы подтвердить, как хорошо я выполняю свою работу. Новый сезон, тот же исход. Отдадим приз Мэнни, Фрэнк не будет возражать. Я действительно не возражал, ведь Мэнни был моим хорошим приятелем. Но в то же время меня волновали причины, по которым меня игнорировали.

Предполагалось, что я не стану жаловаться. Это было правдой. Мне было больно – я хотел эту награду. Она много для меня значила, потому что я был фанатом «Вест Хэма». Я не сказал отцу, что был расстроен, а мама прочла все на моем лице. Она знала, что я не смогу получить признание, которого заслуживаю, по политическим причинам – из-за того, кем были мои отец и дядя. Ее это очень расстраивало. Возможно, я ожидал слишком многого. Я хотел лишь какого-нибудь признания того, что я играл хорошо. Вместо этого я получил удар под дых. Но что самое плохое, я начал задумываться о том, как клуб меня видит.

Это лишь один закулисный эпизод, заставивший меня прийти к выводу, что эту битву мне не выиграть. Все, кто находился вне клуба, хотели меня выпнуть, считая, что я выхожу на поле лишь благодаря родственным связям. В то же время люди в клубе боялись признать мои успехи, ведь в этом случае их могли обвинить в фаворитизме.

И даже если бы до меня не дошло, что я не смогу выиграть трофеи с «Вест Хэмом», но когда-нибудь осмелился задуматься об уходе, то меня назвали бы грязным предателем. Самое странное, что многие умудряются увидеть в футболе то, чего нет. Я понимаю, что футбол – их страсть. Футбол – и моя страсть тоже. Однако одно лишь то, что мы испытываем к нему сильные чувства, не означает, что в футболе действует особенный набор правил, относящихся только к нему, а не к реальной жизни. Например, болельщики могут оскорблять меня, называть меня дерьмом, унижать меня и моего отца.

Но когда речь заходит о принятии решений о моей жизни, они ожидают, что я останусь верным «Вест Хэму». Что никогда не уйду, потому что поддерживал его еще мальчишкой, и закрою глаза на все остальное, как и они. Однако между нами большая разница. Люди, которые ходят на игры и кричат с трибун на меня, тренера или любого другого члена команды, после матча возвращаются домой к жене и детям и забывают о том, что происходило на стадионе. Они возвращаются к реальной жизни. Футбол для них – просто хобби, хотя и серьезное.

Я не думаю, что они когда-нибудь хоть на минуту задумываются о том, как их действия в эти 90 минут могут повлиять на людей, которых они атакуют. Ни разу не случалось так, чтобы я уезжал домой с «Аптон Парка» и не забрал злость, издевки и свист болельщиков с собой. Считается, что футболист должен быть довольно толстокожим. Однако я очень чувствительный, так уж получилось. Я не стыжусь этого, и это одна из вещей, которые делают меня тем, кто я есть. Это не значит, что я всегда испытывал гнев из-за отношения ко мне. Я не хныкал, мечтая о том, как отвечу на всю эту критику в свой адрес. Иногда мне подворачивалась такая возможность, но я ни разу ей не воспользовался. Был один подросток, который на каждой игре сидел прямо за нашей скамейкой. Если я оставался в запасе, то он первый вскакивал, видя, что я выхожу на разминку: «Садись, Лэмпард!», ну или старое доброе: «Ты носишь эту футболку лишь благодаря своим папаше и дяде!» Сначала я старался не обращать на него внимания и игнорировать оскорбления, но время от времени все-таки посматривал наверх. Там был он, с лицом, искаженным от ярости. Я не мог понять, что же я ему сделал, чем заслужил подобное обращение? Я не видел других причин, кроме того, что ему было не больше четырнадцати.

Кроме того, я частенько заходил в местный банк, где работала кассиром одна милая женщина, болельщица «Вест Хэма». Она всегда была очень приветлива и вежлива со мной и обязательно здоровалась. Почти в каждом разговоре она упоминала своего сына, также большого поклонника клуба, и у меня в голове сформировался образ достойного молодого человека, который любит «Вест Хэм» так же сильно, как я в его возрасте. Однажды я случайно встретил ее неподалеку от «Аптон Парка». Я поздоровался, как и всегда, и вдруг увидел рядом с ней того самого маленького негодяя, который обычно сидел за нашей скамейкой. Она была очень дружелюбна и, судя по всему, рада возможности познакомить со мной своего сына, фаната клуба и меня лично.

Мне захотелось сказать: «О да, и он отлично это демонстрирует. Кстати, а вы знаете, что он курит?» Он просто молчал и выглядел очень кротко. На какое-то мгновение мне захотелось рассказать ей о том, что ее сынуля – грандиозная заноза в заднице и матерщинник. Но я смолчал. Какой в этом смысл? Я знал, что ее сын для нее важнее, чем я, и это понятно. Зачем давать ей повод для расстройства и стыда за свою семью? Вот как я рассуждал. Моей маме доставалось от фанатов, сидевших рядом с ней на стадионе. Моим сестрам тоже приходилось выслушивать гадости на играх и в обычной жизни. Всякий раз, когда они выходили на прогулку, появлялся какой-нибудь придурок, которому было что сказать о «Вест Хэме» и их чертовых папе и брате. Ожидалось, что они должны спокойно это воспринимать. Почему?