Ирония жизни в разных историях - Али Смит

Когда трубачи в очередной раз сыграли последние такты мелодии, Челси сдалась. Она зааплодировала.

— Браво! — крикнула она.

Ближе всех стоявший к ней мужчина едва заметно улыбнулся. Кивками и подмигиванием поверх ее головы трубачи подали друг другу знак. И вновь начали свое гудение с самого начала.

К середине ночи они уже сидели вокруг Челси — на диване, на подлокотниках дивана, на кофейном столике, на стульях, на полу. Рабочий день закончился. Один из них запел. Теперь, когда они сняли с себя меховые кивера, почти не верилось, что этот выглядел прежде самым высокомерным. «Вдруг настоящая любовь обойдет меня стороной, — пел он, — тогда я должен отыскать ее».

Это была грустная песня о вольном времени в горах. Они дружно подхватили песню хором. В конце раздались восторженные возгласы, аплодисменты и звон сдвинутых стаканов. Потом затянул песню сидящий рядом с Челси бородатый мужчина. От непомерной работы и чрезмерного пития его лицо стало темно-красного цвета. Он пел о верности своей возлюбленной, о том, что готов терпеть все невзгоды и умереть ради нее, так она хороша собой, а ее лицо и синие глаза самые красивые из тех, в которых когда-либо отражалось солнце.

Невысокого роста смуглый трубач с видом раненого бойца пел о том, как один мужчина случайно повстречал на дороге девушку. Она спрашивает его, далеко ли до города и как лучше идти, и в знак любезности, да и девушка была уж очень хороша, он сворачивает со своего пути ради того, чтобы проводить ее. Когда появились вдали шпили городских домов, она поблагодарила его. Он дал ей на память золотую булавку со своего пальто, поцеловал ее, и девушка ушла. Шагая со мною рядом, она казалась воплощением ангела, пел он.

Эта песня сразила Челси. Она была окончательно покорена. Наконец-то мужчины выглядели довольными. Они стали степенными. Благосклонными. Бородач обнял Челси и крепко поцеловал в губы. У этого поцелуя был вкус и запах то ли виски, то ли крови.

Позже, почти на заре, она вышла в парк, чтобы подышать свежим воздухом. Трубачи последовали за ней шеренгой по двое. Она сидела на скамье возле пустынной осенней воды и наблюдала за тем, как порхают птицы. Оркестр трубачей стоял чуть поодаль и церемонно играл, причем в последний раз, так как над Лондоном уже забрезжил рассвет.

Он был шотландцем, работал на ферме в Онтарио. В конце войны, не достигнув совершеннолетия, он пошел служить в армию и закончил службу в Канаде, где и остался. Мне только исполнилось девятнадцать. Это была земля больших возможностей, и моя мать экономила деньги на билет для меня, ее младшая сестра, тоже наполовину шотландка, жила в Банфе, где, как предполагалось, жизнь была намного лучше. Но все то время, что я там провела, меня тянуло назад. Я повстречала его по дороге домой. В автобусе, следовавшем на восток, он сидел напротив меня, мне понравился его взгляд, и мы разговорились. В городе мы пошли в кино, это была «Любовная история с незнакомкой», и тогда он сказал, что завтра покажет мне чудо света. Мы приехали туда и не могли расслышать ни единого слова! Так там шумела вода. Повсюду летели брызги, мы были с головы до ног окутаны ими, они блестели на моих волосах. Он хотел, чтобы я осталась, чтобы у нас была своя собственная ферма, а там и вправду очень много ферм, намного больше, чем здесь. Но я уже собралась домой, у меня в кармане лежал билет, и к тому же я ничего не смыслила в фермах, так как выросла в городе, да и замуж пока не собиралась. Спустя год, когда умерла моя мать, я вернулась в родные места, а еще через год вышла замуж за человека, которого повстречала на танцах в клубе железнодорожников, он был торговцем, продавал посуду из стекла.

Наступил черед нового столетия и смены сезона года. Я наведалась в банк и теперь пребывала в растерянности, поэтому отправилась прямиком через парк в галерею современного искусства, где до сих пор проходила выставка, о которой писали во всех газетах как о важном событии в области культуры.

В тот день дул ветер с моросью после шторма, разразившегося (а может, уже и закончившегося) где-то в Атлантическом океане за тысячи миль отсюда; в глубине парка на лужайки трактором разбрасывали удобрения, дабы противостоять неблагоприятным последствиям зимы. Я шла под деревьями. Крепкая огрубевшая листва терлась о мою голову, едва касаясь лица. Впереди на дорожке какой-то мужчина собирал опавшие листья; достаточно крупного телосложения, он выглядел смешно, сидя на маленькой машине, которая передвигалась с оглушительным визгом встроенного внутри пылесоса, когда тот всасывал листья через насадку, а листья еще больше осыпались позади него, передо мной, на той дорожке, которую он уже чистил. Падающие листья кружили вокруг нас, словно птицы, или украшали собою снег.

Когда я добралась до галереи, пришлось смахивать маленькие листочки с плеч.

У парадного входа какой-то мужчина беседовал с несколькими молодыми людьми. Ветер обдувал ему голову, сбивая волосы, поэтому одной рукой он придерживал волосы, а другой постоянно размахивал. То, с каким уважением молодые люди смотрели на него, его осанка, посадка головы, все это свидетельствовало, что этот человек определенно обладает авторитетом в какой-то области. «Разумеется, у него есть своя собственная, особенная история, — говорил он, — но эта история означает…»

Эта история означает… Я не знаю, о чем идет речь. Я не смогла разобрать остальное, замедлила шаг или даже остановилась и стала слушать, тогда мужчины почувствовали мое присутствие, и, похоже, это их смутило. Кто-то, может быть, безумный человек или в какой-то степени опасный, непредсказуемый (а в городе таких людей полно) слушал их частную беседу без какого-либо на то приглашения. Стоя под потоками горячего воздуха в теплом холле галереи, я стянула через голову свитер, и то, что меня легко могли принять за сумасшедшую или за опасного, непредсказуемого человека, вызвало во мне волну раздражения. Больше всего потому, раздумывала я с полным ртом шерсти, меня все это раздражает, что я так и не узнала, и никогда теперь не узнаю, что последовало за многозначительным «означает», или о чем именно он говорил, что подразумевал под этими словами и что знал о сути этой истории.

В капюшоне свитера застряло несколько листьев. Вдруг что-то выпало оттуда. Ударившись о пол, это что-то подскочило достаточно высоко и вызвало удивительно сильный для такой маленькой вещицы шум.

Нагнувшись, я подобрала семечко платана, его единственный пропеллер испещрен прожилками, как своего рода кожа, что делало семя сюрреалистичным: маленький летающий лесной орех, крыло с прикрепленной к нему съежившейся головой, рыба с обрезанными плавниками. Стоя за прилавком с открытками, служащий галереи наблюдал за мной с особым интересом, поэтому я положила семя обратно в свитер к листьям, свернула свитер, повесила его на руку и стала вежливо слушать повествование работника галереи о том, что вход на выставку свободный, буклет предоставляется бесплатно, а иллюстрированные каталоги стоят шестнадцать с половиной фунтов.

Обычно те, кто работает за прилавком в галерее, как беседующий со мной служащий, презрительно относятся к тем, кто пришел увидеть произведения искусства, впрочем, этот был новенький, еще не пресытившийся, энергичный. Я позволила ему рассказать обо всем: о стоимости открыток меньшего размера, большого размера и с трехмерным эффектом, о том, что все плакаты проданы, но в любой день можно сделать новый заказ. Я открыла выставленный на прилавке каталог с экспонатами как раз в том месте, где была фотография с двумя чашками кофе на кофейном столике, быстро пролистала его, закрыла и положила обратно на стопку других каталогов, запечатанных в целлофан. Сотрудник протянул мне лист бумаги. Это была рекламная листовка с фотографией автомобиля, розыгрыш которого, как говорилось в ней, устраивается совместно с выставкой. Если я заполню анкету, вписав туда свое имя и адрес, что позволит автомобильной компании включить мое имя в список адресатов для «макулатурной» почты, и еще сумею выразить в десяти словах, не более, значение современного искусства для меня, тогда есть шанс выиграть автомобиль. Вы можете заполнить анкету позже, говорит мне сотрудник галереи, и оставить ее здесь, когда будете уходить. Или, если хотите, можете заполнить ее сейчас. Можете воспользоваться моей ручкой.