Слуга Божий - Яцек Пекара

Мы шли через рынок, и я чувствовал направленные на нас взгляды. Не так, чтобы кто-то там смотрел явно и с вызовом, чтобы кто-то стоял, прищурившись и следя за каждым нашим шагом. Что нет, то нет, милые мои. Люди глазели из-за ставней, украдкой выглядывали из заулков. Нехорошо слишком интересоваться инквизиторскими делами, поскольку инквизитор всегда может заинтересоваться и тобой, верно? По крайней мере, именно так вот и представляют себе это простецы. А ведь мы, инквизиторы, подобны острому ножу в руке хирурга. Безошибочно и безжалостно удаляем больную ткань, не трогая здоровую плоть. Оттого людям с чистыми сердцами и чистой совестью нечего бояться Инквизиториума. По крайней мере, в большинстве случаев…

Дом доктора был каменным, солидным. Выстроен из хорошего, красного, ровненько уложенного кирпича. Двор окружал деревянный забор, высокий, выше моей головы. В саду росли несколько диких яблонь и вишня, обсыпанная, словно лепрой, засохшими маленькими плодами.

— Знатный из доктора садовник, — сказал Курнос.

Я толкнул деревянную калитку, и мы вошли во двор. Из хлипкой будки выскочил пес со свалявшейся, вставшей дыбом шерстью. Не стал лаять, даже не заворчал — сразу кинулся на нас. Я не успел ничего сделать, лишь услыхал тихий свист, и стрелка воткнулась зверю в грудь. Пес крутанулся в воздухе и свалился на землю мертвым, с древком, что торчало из грязной шерсти.

— Хорошая работа, малой, — сказал я.

Взошли на крыльцо деревянными, выглаженными временем и подошвами сапог ступенями. Я сильно стукнул в дверь. Раз, второй, потом третий.

— Ну что же, Курнос… — сказал, но не успел закончить, как изнутри послышалось шарканье, а потом голос: словно кто-то водил напильником по стеклу.

— Кого там дьяволы принесли?

— Открывай, человече, — сказал я. — Именем Святого Официума.

За дверью установилась тишина. Долгая тишина.

— Курнос, — сказал я спокойно. — Тебе все же придется…

— Открываю, — сказал голос изнутри. — Хотя и не знаю, чего может хотеть от меня Святой Официум.

Послышался грохот отодвигаемого засова. Одного, второго, а потом и третьего. Потом еще провернулся ключ в замке.

— Крепость, а? — засмеялся Курнос.

Дверь отворилась, и я увидал мужчину с худым, заросшим седой щетиной лицом. Были у него черные быстрые глаза.

— А дайте-ка на вас поглядеть… Да-а-а, я видел вас, мастер инквизитор, на рынке. — Послышался лязг снимаемой цепи, и дверь отворилась шире. — Прошу внутрь.

Внутри смердело… И не обычным смрадом навоза, нестираной одежды, немытых тел или испорченной еды, чего можно было ожидать. О, нет, мои дорогие, был это другой смрад. Здесь варили зелья, жгли серу, плавили свинец. Наш доктор, как видно, занимался и медициной, и алхимией. Занятия эти часто шли рука об руку, и Церковь не видела в этом ничего плохого. До поры до времени, понятное дело.

— Прошу, прошу… — Доктор внезапно рассмотрел лицо Курноса — и голос его словно увяз в горле.

Мы вошли в сени, а потом в большую захламленную комнату. Центральное место здесь занимал огромный стол, а на нем выстроились рядком реторты, бутылочки, банки и котелки. Над двумя горелками, одной большой и другой поменьше, в котелках что-то булькало — оттуда исходила сильная вонь. Увидали мы и несколько распахнутых книг, а в углу комнаты, стопкой, лежали еще. В клетке сидела перепуганная крыса с маленькими блестящими глазками, а на краю стола лежала умело препарированная голова лиса. В темном углу щерилось чучело волчонка. Я подошел ближе и увидел, что чучельник был истинным мастером своего дела. Щенок казался живым, даже лимонно-желтые стеклянные глаза горели, казалось, смертоубийственным огнем.

— Прекрасная работа, — сказал я.

— Благодарю, — кашлянул хозяин. — Позвольте представиться, мастер. Я — Йоахим Гунд, доктор медицины университета в Хез-хезроне и естествоиспытатель.

— И что же привело ученого в сей городишко, столь удаленный от источников мудрости? — спросил я вежливо.

— Пройдемте, господа, — откашлялся снова, — в другую комнату. Вы ведь необычные гости, а здесь все так выглядит…

— Ну, я видел вещи и похуже, — ответил я, а Курнос рассмеялся.

— Да-да… — Доктор заметно побледнел, хотя кожа у него и так была землистого цвета.

Комнатка, в которую нас привел, была захламлена не меньше, но здесь, по крайней мере, не смердело настолько ужасно, как в большом зале. Курнос и близнец уселись на большом, окованном железом сундуке, я — в обтрепанное кресло, а доктор пристроился на табурете. Выглядел словно худая, оголодавшая птица, готовая сорваться в полет.

— Чем могу служить, достойный мастер? — спросил он меня. — Может, наливочки?

— Спасибо, — ответил я. — Легко догадаться, что смерти Дитриха Гольца, Бальбуса Брукдорффа и Петера Глабера — я верно запомнил, да? — возбудили беспокойство у Святого Официума. И я рад был бы выслушать, что такой ученый человек, как вы, думает об этих случаях.

— Ха! — потер ладони, несмотря на то, что в доме было тепло. — Я ведь сразу говорил, что Лоретта невиновна, но кто бы меня слушал…

— Кому же вы говорили? — невнятно спросил Курнос, как раз скусывая себе ноготь.

— А-а-а… кому? — оторопел доктор. — Ну, вообще говорил. Это все человеческая глупость. Небылицы. Выдумки. Фантасмагории. — И глянул на меня, словно желая удостовериться, что я понял последнее слово.

Я понял.

— Получается: ничего не произошло? — усмехнулся я ласково.

— Не так чтобы ничего — они ведь умерли. Но естественным образом, мастер! Петер давно хворал кашлем и сплевывал кровью. Дитриху мне не раз приходилось ставить пиявки, а Бальбус обжирался до потери сознания и имел проблемы с кишечником. Плохо жили, мастер. Нездорово.

— Да-а… — покивал я. — А белые толстые черви?

— Черви… — выплюнул это слово, будто было некоей непристойностью. — И чего только людишки не выдумают?

— Например, ваш брат, бургомистр, — поддел я его.

— Ну да, — признался он неохотно. — Но я в это не верю.

— Не верите. Ну что же… Позволите, мы немного оглядимся?

— Оглядитесь? — снова побледнел. — Я не знаю, есть ли у вас…

— Есть, — ответил я, глядя на него в упор. — Уж поверьте мне, есть, и много.

— Что же, — снова потер ладони. Я заметил, что пальцы покрыты синими и белыми пятнами. — Если уж так…

— Если уж так — то так, — усмехнулся я одними губами и встал. — Прежде всего мы взглянули бы на чердак и подвал.

— На чердаке только пыль, пауки и крысы, — быстро сказал доктор. — Уж поверьте, вы только измажетесь и измучитесь…

— Показывай чердак, — рявкнул Курнос.

— Нет, Курнос, спокойно, — сказал я. — Если доктор говорит, что чердак такой уж неприятный, сойдем в подвалы.