От Северского Донца до Одера. Бельгийский доброволец в составе валлонского легиона. 1942-1945 - Фернан Кайзергрубер

У нас мелькнула было мысль устроить себе отпуск на 48 часов, но все же мы решили вернуться в роту, которую, к нашей радости, быстро нашли: нашу 3-ю роту. Дабы не привлекать внимания и избежать риска встретиться с нашим командиром, дожидаемся наступления темноты, чтобы проскользнуть в расположение роты. Сказано – сделано, и немного погодя мы находим себе квартиры, где уже разместились старшина Дасси и другие товарищи, включая Шаванье. Наши недавние хождения утомили нас, и мы, не откладывая в долгий ящик, отправляемся спать. Двое наших товарищей уже удобно устроились в постели, и очень хорошо, что успели. Поскольку нам пришлось довольствоваться твердой землей.

В самый разгар сна раздались резкие свистки и, кажется, я слышу звук горна – если только мне это не снится. Открываю глаза. Посыльный Пакю, ординарец капитана Чехова, сообщает, что объявлена тревога и что мы должны быть готовы выступить. Я успел насладиться лишь несколькими часами сна, но что тут поделаешь? Чуть было не забыл, что я военнообязанный. Нетрудно себе представить, что выпавший на нашу долю месяц самостоятельного похода и абсолютной свободы довольно сильно отдалил нас от строгостей дисциплины! Нелегко к ней возвращаться, но ничего не поделаешь. Мы сами выбрали такую жизнь, поэтому обязаны подчиняться! Все ищут в темноте свои вещи и снаряжение, и те, кто уже встал, натыкаются на тех, кто еще лежит. Мы строимся на дороге перед избой, и в течение получаса колонна приходит в движение. Определенно, отдохнуть мне не удалось!

Похоже, мы направляемся в сторону Туапсе, и это не секрет! Идем всю ночь и достигаем первых предгорий столь желанных Кавказских гор. Разговариваем мало, потому что устали и из-за высоты тяжело и часто дышим. Наступает рассвет и прогоняет ночь, на солнце марширующие колонны отбрасывают тени. Понемногу оно рассеивает утреннюю дымку, и в отдалении прорисовываются вершины гор. Мы шагаем и поднимаемся все выше, наши глотки пересохли. Края дороги заросли терновником с желтыми ягодами, искушающими нас утолить ими жажду. Поскольку никто не желает брать риск на себя, то пробую их я. Они горькие, очень горькие, но утоляют жажду. Разжевываю несколько штук. И еще жесткие; ну все, хватит, кто знает, какие могут быть последствия. Взбираемся все выше и выше, и панорама перед нами раздвигает границы. Можно видеть все дальше и дальше, и, как обычно, над колоннами, движущимися по долине, высоко в небо поднимаются клубы пыли. Внизу, слева от дороги, на высоком плато, вижу пастуха со стадом овец, но они метров на двести-триста ниже нас. Разумеется, сначала я заметил стадо, потом уже пастуха и собак, сгоняющих животных, которые так и норовили разбежаться.

Днем, сквозь марево, в отдалении вырисовывается городок. Поначалу я различаю минареты и купола, а потом уже все остальное. Мы на землях ислама! Это первые минареты, которые я когда-либо видел, и я вспоминаю о стране Аладдина. Но наше испытание не имеет ничего общего с «Тысячью и одной ночью»! Продолжаем взбираться все выше и к вечеру разбиваем палатки на горном хребте. Ночью здесь намного холоднее. Мы ощущаем, что находимся на высоте, хоть и не слишком большой.

На следующее утро еще немного поднимаемся вверх, затем спускаемся, и снова вверх. Городок внизу, в долине, – это Абадзехская[43]. В полдень мы достигаем хребта, который некогда покрывал лес, но теперь от него мало что осталось. На самом деле сейчас это только валяющиеся на земле ободранные стволы деревьев, поваленные каким-то великаном. Взрывы бомб или снарядов почти начисто стряхнули все листья с деревьев и редких уцелевших кустов! Словно гору потряс некий катаклизм, превратив все вокруг в почти лунный пейзаж! Стрелковые ячейки пехоты перемежаются с воронками от снарядов, и в тех и других десятки трупов – русских и немецких, все вперемешку. Позиции несколько раз переходили из рук в руки, и теперь наша очередь занять их. В каждой ячейке по нескольку трупов. В той, что занял я, два русских и один немецкий, один на другом. На бруствере открытая банка тушенки и бакелитовая масленка, в которой еще осталось масло, растаявшее и прогорклое. Хлеб в сухарных мешках. Чтобы как-то убить время, мы перекусываем. Отдыхаем здесь где-то пару часов и получаем приказ сниматься. 1-й взвод 3-й роты собирается занять позиции, чтобы прикрыть левый фланг. Мы уходим, оставляя позади это место недавнего апокалипсиса. 1-й взвод находит живого русского, прятавшегося среди трупов, – русского, который пополнит ряды нашего хозяйственного взвода.

Мы спускались добрых полчаса; затем снова вверх, не менее двух часов, если не больше. Подъем очень утомителен. Тяжелый обоз двигался другим путем, вдоль железной дороги Майкоп-Туапсе, и только легкий обоз следовал примерно тем же маршрутом, что и мы. Вот почему нам приходится тащить на себе все снаряжение и наш марш такой трудный. Тем не менее в Майкопе нас «произвели» в Leichtgebirgsjäger – легкие горнострелковые части, имеющие при себе лишь необходимый минимум, дабы сохранять максимальную мобильность.

Сейчас мы проходим мимо нескончаемых колонн русских военнопленных, несущих на спинах жестяные канистры с водой, которые при помощи планок и веревок превращены во что-то вроде ранцев. Пленных тысячи! Колонны похожи на длинных змей, и мы можем видеть их еще издалека. Потом встречаем их на спуске, и движение на этих горных тропах становится в два раза плотнее.

Такое впечатляющее зрелище наводит меня на мысль о муравьях в человеческом обличье. Тропа больше не спускается вниз, она неуклонно карабкается вверх, и мы, шаг за шагом, поднимаемся вместе с ней. Под конец дня достигаем пункта, обозначенного как высота 233. Это что-то вроде огромной впадины прямо в горах, поросшей густым лесом. Здесь также конечная станция военнопленных «водовозов», поскольку тут мы обнаруживаем целую гору «канистр». Их охраняют вооруженные люди, и о том, чтобы взять их, не могло быть и речи. Останавливаемся на привал и в очередной раз разбиваем палатки. Полевая кухня готовит нам кофе, а мы достаем свои пайки. Именно здесь я впервые ем хлеб, испеченный еще до войны, в 1939 году! Пометка на целлофановой упаковке тому свидетель! Мы едим возле палаток, усевшись на стволе дерева. В центре впадины, из полого ствола дерева, бьет маленький родник. Но не течет, а сочится по капле. И чтобы набрать литр с небольшим воды, приходится ждать минут пятнадцать. Очередь к роднику растянулась точно на всю ночь. Тем не менее после подъема, испытывая дискомфорт из-за шестидневной бороды, я трачу часть утреннего кофе на то, чтобы сбрить щетину с лица. Требуется определенная сила воли, чтобы выбрать между утолением жажды и гигиеной. Днем нас догоняет 1-й взвод нашей 3-й роты. Вскоре после этого 1-й и 3-й взводы отправляют в усиленное разведывательное патрулирование – Spähtrupp. Патруль численностью 30 человек, включая лейтенанта Жана В. и старшину Роберта Д., бесшумно скрылся в густом лесу. Мы также входим в него по тропе, которая то идет вниз, то поднимается вверх, но по большей части все же вниз.

Похоже, задание серьезное. И опасное, иначе не стали бы посылать столь внушительный отряд. Фронт здесь повсюду, и нужно постоянно быть начеку. Деревня или укрепленная позиция, которую мы оставляем, может скоро вновь оказаться в руках противника. Впредь так оно будет и дальше. В горах нет Hauptkampflinie – передовой линии обороны, и мы «у себя» только в том месте, которое занимаем в данный момент. Идем дальше… Лес угрюмый и безлюдный, царит мертвецкая тишина! Лишь местами солнце проникает сквозь листву и освещает подлески или редкие прогалины. Внезапно, после часового марша, колонна резко останавливается; мы изготавливаемся к бою, опустившись на колено и укрывшись за стволами деревьев или распластавшись среди кустарника. Четыре пулеметных расчета немедленно занимают огневые позиции. Мы задерживаем дыхание и пристально всматриваемся в чащу. Дабы избежать лишнего шума, не заряжаем винтовки, обоймы и без того уже давно находятся в магазинах. С пулеметами другое дело, их можно зарядить без малейшего звука. Перед нами, ниже и правее, струйка дыма, но никакого движения. Мы остаемся на месте… сколько? Три, пять, десять минут? Затем, по отмашке, разворачиваемся в цепь и движемся вперед, очень медленно, со всеми возможными предосторожностями, все чувства обострены. На расстоянии вытянутой руки гаснущий костер, рядом с ним котел с еще теплой водой. Русские пытались поспешно загасить огонь, но не успели. В 3 метрах пулемет «Максим» на колесном станке, с заправленной пулеметной лентой и готовый к бою. Чуть дальше другое оружие. Очевидно, что лагерь покинули в спешке и совсем недавно. Заметили наше приближение и снялись, даже не подумав защищаться. И тем не менее мы продвигаемся с осторожностью, потому что немного погодя они могли прийти в себя и устроить нам засаду! Левее труп; потом видим еще пять, еще двадцать; впереди, а также справа их уже десятки. В результате насчитываем чуть ли не целую роту. В любом случае их тут больше сотни! Большинство убито выстрелами в спину. Видимо, они заняли здесь позицию и ночью были захвачены врасплох с тыла. Тягостное зрелище. Похоже, стычка произошла дня два назад, если не больше, поскольку трупы уже раздулись и облеплены мухами, которые прямо кишат под формой. Несомненно, из-за жары и сырости подлеска… Луч солнца освещает застывшее лицо. Повсюду кровь. Черная и засохшая на ранах и вокруг пулевых отверстий в форме. Мы разбредаемся, чтобы собрать Soldbücher – солдатские книжки – и личные жетоны, но это все, что можно сделать. У нас явно нет ни времени, ни возможности похоронить своих товарищей; позднее об этом позаботятся другие! Тут есть и тела русских, но их значительно меньше. Мы не смогли бы сразу заметить мертвецов, поскольку из-за цвета формы, что русской, что немецкой, они почти сливаются с травой, почвой и порослью. Настоящее массовое побоище! Прежде чем повернуть обратно, мы на всякий случай продвигаемся еще немного вперед. Кажется, задание выполнено. Несомненно, нам ставилась задача выяснить, что произошло с ротой из 97-й дивизии, исчезнувшей в лесах!