Милосердие смерти. Истории о тех, кто держит руку на нашем пульсе - Сергей Ефременко

– Петр Андреевич, я переговорил с академиком Плавниковым, и он считает, что все версии в данной ситуации имеют место быть, и надо исключать все, даже маловероятное. Поэтому мы можем очень осторожно, учитывая высокое внутричерепное давление, выполнить люмбальную пункцию.

– А лично ваше мнение, профессор?

– Петр Андреевич, я абсолютно солидарен с мнением Владлена Владимировича. И считаю, что его опыт, его клиническое предвидение являются определяющими – я согласен полностью с его мнением.

– Когда вы выполните люмбальную пункцию?

– Если реаниматологии скажут, что пациент не умрет во время выполнения люмбальной пункции, то прямо сейчас.

– Что скажете, Артем Сергеевич?

– Коллеги, мы готовы.

Министр остался в кабинете, а мы с Ваней пошли к пациенту. Все для выполнения люмбальной пункции было готово, перевязочная сестра стояла рядом с манипуляционным столиком и ждала нашей команды.

Спинномозговая жидкость рванула из иглы струей. Ликвор был мутный, со всеми визуальными признаками гнойного воспаления, так что диагноз стал понятен еще до проведения анализов.

– Ваня, надо ставить люмбальный дренаж, – тихо сказал я Гелашвили.

– Знаю, – коротко ответил Ваня.

Благо в отделении были стандартные фирменные наборы для катетеризации спинномозгового пространства, и при Ваниных золотых руках все было готово через десять минут. Помимо установки дренажа, после сброса небольшого количества ликвора в спинномозговой канал были введены антибиотики. Состояние больного стабилизировалось практически сразу. Температура снизилась до 38 градусов по Цельсию, артериальное давление поддерживалось на нормальных цифрах при минимальном введении вазопрессоров, внутричерепное давление стало нормальным.

Министр, покидая отделение, сказал мне:

– Проводи меня.

Мы шли по коридорам, и он тихо говорил на ходу:

– Артем, мне все ясно – что-то случилось во время операции, менингит этот неспроста, и менингит чисто операционный. Подходит по времени развития и глубине септического шока, есть прямой контакт источника инфицирования с кровью… Но сейчас мы не будем гадать, и только прошу тебя, нет, приказываю: молчи и больше никому ни слова. Все, причина найдена, это одонтогенный менингит. И еще: если спасешь пациента, то я до следующего раза тебя спасу и не дам на растерзание академику. Но тебе советую – потихоньку подыскивай себе новое место. Я тебе помогу. Но если только спасешь этого парня. Понял?

– Так точно, Петр Андреевич. Все понял.

– Ну так исполняй и выходи на связь в любое время, а планово доложишь завтра в десять утра. С наступающим Новым годом, полковник.

– Спасибо. И вас, товарищ полковник, с Новым годом.

Ваню я отпустил, конечно же, по случаю стабилизации состояния пациента и для того, чтобы его морда бандитская не портила встречу Нового года. В полночь мы коротко собрались дежурной бригадой в столовой: я, два врача-реаниматолога, четыре сестры и две санитарочки. Коротко махнули по пластиковому стаканчику шампанского, на ходу закусили тортиками и оливье. Быстро поздравили по телефонам родных и близких – и опять к станкам, в палаты к пациентам. А их было аж восемнадцать, и все на аппаратах вентиляции. Праздник, вечный праздник реанимации.

Первого января в десять часов министр был уже у меня в отделении. Пациент стабилизировался, хотя ликвор продолжал оставаться гнойным, но наметился явный прогресс в состоянии. Терапия стала приносить свои результаты, и это говорило о правильности выбранной тактики и адекватности антибактериальной терапии. Второго января я уже был дома. Хорошо, что не третьего, как в 1995 году. Уходил на новогоднее дежурство 31 декабря 1994 года в мирное время, а вернулся домой уже с войны, 3 января 1995 года. Но это другая история из другой жизни.

Десятого января прилетел академик, Зендриков вернулся из Египта. Начался очередной рабочий год. Состояние главного больного тем не менее оставалось по-прежнему крайне тяжелым. Он постепенно вышел из комы и уже был доступен элементарному контакту, однако в ликворе сохранялись все признаки воспаления и высевались зловредные микробы.

«Да, при таком сценарии возможно страшное осложнение. Формирование абсцесса в зоне инфицированной клипсы, затем разрушение абсцессом клипированного сосуда, новое кровоизлияние и тогда – неминуемая смерть пациента», – мрачно думал я.

Но сделать я уже ничего не мог. Мое отделение, по причине крайнего гуманизма академика («как вы смеете предлагать прекратить оперировать, мойте лучше руки и обрабатывайте отделение на ходу») и невозможности закрыться на несколько дней для генеральной уборки, с фильтрами вентиляции, не менявшимися за восемь лет ни разу, при регламенте раз в полгода, превратилось в очаг бактериально-грибкового поражения, как после применения бактериологического оружия. В этом очаге нашему главному пациенту выздороветь было невозможно. Я это понимал прекрасно и думал, что надо что-то предпринимать.

Самое лучшее было, конечно, отправить его в Германию, к моим друзьям, и пролечить его в нормальной реанимации. Но разве позволит академик, партия и правительство отдать слугу государевого для лечения супостатам зарубежным. В очередной раз провожая министра после проведения очередного консилиума, я выложил ему все, что думал, по поводу дальнейших перспектив и опасностей, поджидающих пациента на очередном витке рецидива сепсиса и менингита. Опытный царедворец сразу все понял и тихо посоветовал мне переговорить с супругой, которая раз в три-четыре дня навещала своего мужа. Тем более у нее были родственники и в Израиле, и в Германии. Я так и сделал – в очередной визит Фаины Наумовны я вскользь прошелся по зарубежной теме. Жена пациента была очень умна и, внимательно посмотрев на меня своими карими глазами, спросила:

– Вы уверены, что там Николаю помогут? Хотя что я вас спрашиваю, это и так понятно, просто мне надо было это сделать еще раньше… Вы думаете, он перенесет полет? И какую клинику вы рекомендуете? Я вам сразу скажу, только не в Израиль. Я там все знаю, и этот случай не для моих одноплеменцев. Лучше Германия или Штаты. Я знаю, вы учились в Германии и Америке. Что вы мне посоветуете?

– Фаина Наумовна, поймите меня правильно, что тема заграницы ни в коей мере не должна исходить от меня. Сами понимаете, политический момент. Далее, ваш муж абсолютно транспортабелен – мало того, я сам буду сопровождать его на специальном самолете со своей бригадой и с вами. Я рекомендую клинику в Кельне, я там стажировался, и там лечился не один тяжелый пациент из России. Я знаю, как работают тамошние врачи, они выше нас по классу и по организации лечебного процесса. Прошу вас решать все очень быстро, времени у нас осталось совсем мало. В принципе, к вылету мы готовы уже завтра.