Моя жизнь с Евдокией - Людмила Старцева

Две девочки стоят на балконе пятого этажа и смотрят: старшая — вниз, младшая — вверх. Взрослая девочка ждет, когда в темный двор въедет знакомая машина, из нее выйдет высокий мужчина, хлопнет дверцей и направится к подъезду. И тогда можно будет бежать на кухню, ставить ужин в микроволновку. Потом делать обиженное лицо и неспешно нести его в прихожую.

Но во дворе тихо, ничто не движется, черными пятнами стоят на асфальте чужие машины: чужие мужчины оставили их, вошли в свои квартиры, и теперь ужинают или смотрят телевизор.

— Смотри, как вон та звезда мигает — сказала младшая девочка. — Наверное, ей что-то в глаз попало. Сколько звезд сегодня, и на каждой, наверное, есть балкон, и девочки на нем кого-то ждут.

— Чему вас только в школе учат? — рассеянно сказала старшая. — Вам разве не говорили на астрономии, что на других планетах жизни нет?

— Астрономия — завиральная наука — категорично заявила младшая. — Можно втирать людям что угодно, никто ведь не попрется на Марс или на Венеру проверять, есть ли там жизнь.

— Вовсе не обязательно туда, как ты выражаешься, переться. Есть спутники, зонды, космические корабли. С живыми людьми, между прочим. Которые до сих пор никого в космосе не встретили.

— Так они никуда, кроме Луны и не выходили. Да и на Луне сделали два шага с притопом, посмотрели вокруг — никого. Так и записали — на Луне никого нет. А там может народу больше, чем на Земле.

Взрослая девочка достала из кармана сигареты, покрутила их в руках. Младшая посмотрела на нее укоризненно:

— Ты же бросаешь курить. Ты дала папе честное слово.

Сигареты отправились обратно в карман.

— Ну, хорошо — сказала старшая. — Допустим, на каждой из этих звезд есть балконы с девочками, которые одинаково кого-то ждут. И что с того?

— Ну как ты не понимаешь? Ждут-то они одинаково, а те, кого они ждут, отсутствуют по разным причинам. Интересно, где может задержаться лунный папа или марсианский?

— Меня не волнует марсианский папа, мне интересно, где шляется твой земной отец?

— Ну, мам, ты чего? — возмутилась младшая. — Знаешь ведь, что папа на работе, у него срочный вызов, что-то там сложное и тяжелое.

— Мне от этого не легче — пробурчала старшая, и полезла в карман за сигаретами.

Внизу в это время угол дома посветлел, из-за него стало нарастать белое пятно, потом вырвались два тонких луча, как два белых ножа разрезали двор пополам, уперлись в двери подъезда, в котором жили девочки, и погасли. Из машины вышел высокий мужчина, хлопнул дверцей и направился к дому.

— Папа, папа! — закричала младшая девочка и, свесившись через перила, стала махать руками.

— С ума сошла! — воскликнула старшая, оттащив младшую от перил. — Свалишься отцу на голову, он и обрадоваться не успеет.

И она побежала: включать микроволновку с ужином внутри, бросать чайник на плиту, неспешно нести в прихожую обиженное лицо.

Дусе запрещено производить раскопки в саду. Ка-те-го-ри-чес-ки!

Но тут, давеча, Евдокия не сдержалась и вырыла хорошенькую ямку под смородиновым кустом. За что и схлопотала выговор с занесением в личное дело.

А, нужно сказать, личное дело — Дусино больное место, ахиллесова пята. Поэтому, в знак протеста, в саду была сооружена траншея, строительство которой закончилось лишь потому, что дальше рыть некуда — забор.

В ответ я выдвинула свой знак протеста — ушла гулять в поля, закрыв виновницу в доме. И пока я, в скучном одиночестве, тоскуя, бродила меж кустов и трав, печально смотрела в грустно текущую реку, Евдокия лежала на диване и копила в себе обиду.

— Вот не буду тебя больше любить, посмотрим тогда, что ты будешь делать — заявила она, как только я появилась на пороге.

— Ну, что поделаешь, буду любить тебя дальше — ответствовала я смиренно.

Дуся открыла рот. Закрыла. Вновь открыла. Обрела дар речи.

— Как это так? — изумленно спросила она.

— Вот так это так — передразнила я ее. — Я ведь люблю тебя не потому, что ты меня любишь.

— А почему? — заинтересовалась Евдокия.

— Ну, во-первых, ты красивая.

— Это да — согласилась красавица.

— Еще ты умная и добрая.

— Само собой — подтвердила Дуся.

— И скромная — улыбнулась я.

— Скромная — это какая? — не поняла Евдокия.

— Скромная — это если говорят «ах, вы такая чудесная-расчудесная», а она возражает «ой, ну что вы, что вы».

— Ну и дура, эта твоя скромная. Надо говорить «я еще лучше, чем вы думаете». А, вообще-то, я ведь тоже люблю тебя не за то, что ты меня любишь.

Пришла моя очередь интересоваться:

— А за что?

— Да ни за что. Просто так.

— Неужели во мне нет ничего такого, за что можно любить? — обижаюсь я.

— Есть, наверное. Но я об этом не задумывалась. Люблю себе и все.

Мы помолчали. Я — в ожидании комплимента, Дуся — в натужных поисках этого самого комплимента.

— Придумала — сказала, наконец, Евдокия. — Ты добрая. Ты очень-очень добрая. Можно я пойду и вырою в саду маленькую ямку?

— Нет. Нет и нет. Я с твоими ямками скоро без ног останусь.

— Вот не буду тебя больше любить — завела свою шарманку Дуся. Но, вспомнив, что она умная и добрая, добавила:

— Сегодня.

Давным-давно, миллиард миллиардов лет назад, когда Бог был молодым и неопытным, на том месте, которое мы нынче называем небом, висело зеркало, где отражалось все, что происходило на Земле. По утрам Бог, бреясь, смотрелся в него, заодно узнавая последние новости. Так появился первый Телевизор.

То, что Бог видел в зеркале, частенько портило ему настроение и даже аппетит. На Земле, в основном, стреляли, взрывали, убивали, делили и приумножали, чтобы снова делить, не поделив, снова стреляли и убивали.

В тот день бритва была тупой и не хотела брить, а новости с Земли были особенно кровавыми. И Бог не выдержал — запустил в зеркало лосьоном после бритья. Зеркало тотчас же разлетелось на миллионы сверкающих осколков, и над Землей осталась лишь черная стена, на которой оно висело, сплошь усыпанная стеклянной пылью. Так появилась Ночь.

Посмотрел Бог на погрузившуюся во тьму Землю, понял, что погорячился, пригласил пару электриков и те прикрутили к небу Солнце. Включили свет и ушли, оставив после себя плоскогубцы и запах перегара. Так появился День.

Лишившись зеркала, Бог перестал бриться, отрастил бороду, отошел от земных дел, предоставив людей самим себе.