Моя жизнь с Евдокией - Людмила Старцева

Прискакали в парк, где знакомые тетеньки стали угощать Дусечку пирожками и плюшками. Евдокии что — жрет без зазрения совести за обе щеки. А мы с диетой стоим, природой любуемся, глядя исключительно в сторону, противоположную плюшкам. Тут тетеньки начали еще чего-то из сумок доставать, но у меня сработал инстинкт самосохранения, и мы (я, диета и инстинкт) уволокли жрицу на другой конец парка. Там как раз гулял Дусин приятель, хозяйка которого принялась живописать мне тонкости приготовления плова. Вот как вчера она его готовила, кажется, чесночку не доложила, и мяско она любит, чтобы помягче, и чтобы рис был прозрачным, и укропчик чтобы, и морковочка чтобы золотилась…

Евдокии это нафиг не интересно. Она предпочитает натуральное мясо, а не в виде устной речи. Поэтому, прихватив приятеля, моя неверная подруга ушла шариться по кустам в поисках запретных ништяков. Ну, а нам с диетой деваться некуда — остались наслаждаться кулинарными рассказами словоохотливой собеседницы.

Потом Евдокия вернулась, увидела, что мне совсем плохо, что сижу я на диете как-то косо, совсем почти сползла — и потащила меня в сторону дома.

Прибежали. Дуся выпила ведро воды и ушла спать. Я же — стремительно нарезала меленько сало раскалила сковородку нажарила картошки с лучком подумала добавила в нее колбаски подумала добавила пару яиц подумала посыпала сверху тертым сыром взяла большой маринованный огурец… больше ничего не помню… помню только, что было сказочно хорошо.

А диета… что диета? Вылетела, наверное, в форточку. Там на кухне было открыто.

Поначалу она не поняла, что ее уже нет, и продолжала стоять. Но, поскольку больше ничего не держало на этой земле, стала медленно падать. Попыталась ухватиться за воздух. Не получилось, и она грохнулась о землю всем телом. С долговязой липой, что росла в конце улицы, было покончено.

Двое в синих комбинезонах с надписью Энергочегототам, вооруженные вонючей бензопилой, шли вдоль улицы и убивали деревья, дотянувшиеся до электрических проводов, создавая тем самым, аварийную ситуацию. В ветреную погоду деревья, чтобы не упасть, цеплялись пальцами за провода. Те не выдерживали и срывались вниз. В домах исчезало электричество, голубые экраны становились серыми, а холодильники — теплыми. Потребитель звонил в главную контору Энергочегототама, и сварливым голосом требовал света. Контора приняла меры: выдала двум специалистам пилу, и отправила наводить порядок.

Наша старенькая липа выше проводов в два раза. Но это — Наша Липа, и стоит она у нас во дворе, правда, у самых ворот. А провода — не наши, они висят на улице, и с Нашей Липой не пересекаются. Но она все равно испугалась, увидев, чем занимаются эти двое с пилой.

— Не бойся — сказала Дуся. — Мы тебя в обиду не дадим.

И села у ворот, нацепив на лицо самое зверское из всех, имеющихся в наличии, выражений. Синим комбинезонам было крикнуто, кто они такие, и как с ними поступят порядочные собаки, ежели что. Один из комбинезонов махнул в Дусину сторону пилой, и Евдокия полезла прятаться за толстый липин бок.

— Ничего — сказала она липе — это я в засаде. Ты, главное, не бойся. Слышала, как я их?

— Слышала, слышала — благодарно закивала ветвями липа, от чего сухая загогулина на ее макушке обломилась и спикировала Дусе на голову.

— Убивают!!! — заголосила Евдокия, и стремительным домкратом вломилась в дом, где я мирно мыла посуду. От неожиданности кастрюля спикировала в таз, вода вышла из берегов и полилась мне на ноги.

— Ну что ты голосишь? Кто этот подлый убийца нежных Дусь?

— Там эти ходят с пилой я заступилась на меня упало страшное — на одном дыхании сообщила Евдокия, и полезла в ведро с водой — пить.

Когда Дуся пьет, слышно на другом конце села. За это ее презирает Анфиса и стесняется ходить с ней в гости. В ответ Евдокия насмешничает на Фискиными благородными манерами.

Вот и сейчас Анфиса не сдержалась:

— Ты с перепугу все ведро выпьешь. Я видела, как ты за деревом пряталась.

— Не верь ей — сказала мне Дуся. — Если бы не я, пришли бы к нам эти с пилой и всех спилили.

— Что бы мы без тебя делали — умилилась я и полезла в холодильник. За сосиской.

— Послушай, ты эту кастрюлю вчера уже мыла. И позавчера. А сегодня — опять. Почему? — спрашивает Дуся.

— Потому, что она грязная — отвечаю я.

— Ты что, грязь в ней варишь каждый день?

— Ну, почему — грязь? Суп я в ней варю.

— То есть, ты варишь суп, а потом моешь суповую кастрюлю, чтобы опять варить в ней суп?

— Правильно.

— Нет, неправильно — возражает Евдокия. — Если там был суп, ну и продолжай его варить. Он что, будет невкусным, если ты сначала кастрюлю в воде не пополощешь? Или вот — чайная чашка. Если ее не мыть, чай будет не таким сладким? Ты изо дня в день делаешь то, чего можно не делать. А потом говоришь, что устаешь.

— Ты, Дуся, мыслишь не по-человечески. А у нас, у людей, принято мыть посуду от старой еды, прежде чем готовить в ней новую. Так делала моя бабушка, моя мама, так делают все-все-все.

— Хм, откуда ты знаешь, как делают все? Ты что, к ним в кастрюли заглядывала? — скептически спрашивает Евдокия.

— Нуууу… за всю свою немалую жизнь я встречала только одного человека, который за всю свою немалую жизнь один раз варил обед в немытой кастрюле.

— Вот видишь! Встречаются все-таки разумные люди — обрадовалась Дуся. — И кто это был?

— Это большая тайна — загадочно сказала я.

— Ой! — вскричала Евдокия — Больше всего на свете я люблю тайны. Скажи, ну пожалуйста. Обещаю, что никому-никому не отдам твою тайну.

— Хорошо. Подойди поближе, я тебе на ушко шепну.

Дуся встала передними ногами на табуретку, где я сидела, максимально оттопырила ухо, зажмурилась, затаила дыхание…

— Это была я.

Евдокия повесила ухо на место и долго разочарованно смотрела на меня. Потом заорала «Анфиса, чего я тебе сейчас скажу!» и умчалась. Распространять мою тайну во времени и пространстве.

А я решила сегодня Дусину тарелку не мыть. Все равно она вылизана дочиста. Да и будет в ней нынче каша, так же, как и вчера. Посмотрим, не станет ли она менее вкусной из-за немытости посуды.

А там, глядишь, и на кастрюли перекинемся.

И приходит ночь. И выключает свет и звук. И включает тишину, укутав наш домик в глухую тьму, как елочную игрушку — в вату.

Тихо. Только слышно, как на кухне цокает копытцами настенное время, бегущее по кругу, словно пони в зоопарке.