Радио «Морок» - Татьяна Мастрюкова

— На ту глядишь, что пришла, да не дошла?

Поскольку я не ответила, старуха продолжила втирать, забыв о своих наряжухах:

— Старшой-то завсегда худо быть. То присмотри, то поделись, это сделай, то. Все должна, так? А младшие еще и жалуются мамке, мол, обидела!

— Вовсе нет! Ничего я не жалуюсь! — выпалила Леся возмущенно.

Бабка опять неприятно ухмыльнулась. Типа говори, говори, а мы-то знаем правду. И мне еще подмигнула, как будто в сообщницы брала.

Теперь я точно представила себе, что чувствовала мама, которую незнакомая старуха уговаривала отдать двухлетнего двоюродного брата. Только мне не десять лет, и Леся не малютка. Мы можем вдвоем за себя постоять, иначе мама ни за что не отпустила бы нас гулять одних.

— Мы пойдем. Нам надо идти.

Это была единственная вежливая отмазка, которая пришла мне в голову. Я думала, старуха сейчас выскочит из-за забора и начнет силой тащить нас или только Лесю, к себе во двор. Я уже даже представила, как переборю себя и буду драться со старой женщиной. Но бабка будто и не удивилась, и не расстроилась. Они здесь вообще особо не расстраиваются, кажется. Или бабка просто предвидела такой поворот событий и применила новую тактику:

— А нате тогда яблочки вам.

Жестом фокусника, в прямом смысле из ниоткуда бабка обеими руками протянула нам два яблока.

От сочного, медового яблочного аромата захватило дух. Яблоки были как нарисованные, круглые, большие, с одного бока — зеленые в желтизну, потому что сквозь ровную кожицу просвечивала мякоть, а с другого — будто обмакнутые в красную краску.

Мне показалось, что я уже чувствую яблочный вкус на языке. Это одуряющее благоухание напрочь перебило мерзкое бабкино дыхание, от которого приходилось дышать через раз. Но одного взгляда на Лесю хватило, чтобы я потеряла всякое желание что-либо брать у старушки из рук.

Потому что откуда она достала эти яблоки? Из грязных карманов своей неопрятной жилетки? Только сейчас, к слову, я заметила, что бабка, сослепу наверное, всю практически одежду, кроме пресловутой жилетки, напялила наизнанку. Чокнутая. И сами яблоки, буквально произведение искусства, а не плоды, были цепко обхвачены немытыми руками в старческих пигментных пятнах на сморщенной, ссохшейся коричневатой коже. Особенно ярко выделялись на привлекательной яблочной кожице ее когти с траурной каймой. Будто и не человеческие вовсе. Словно какой-то хищный зверь протягивал нам приманку своими отвратительными костистыми лапами.

Все эти переживания отлично читались на лице моей сестры. И даже учитывая ее болезненную боязнь микробов и бактерий, в этот раз я была готова поддержать Лесины опасения.

— Бери же!

Бабка почти перегнулась через забор, отчего мы непроизвольно отступили на шаг, а Леся даже руки за спину спрятала.

— Смотри, это Александре, в левой руке. Ты же левша, да? Левша-а. Запомни-ка, в левой — тебе.

У Леси глаза на лоб полезли, даже рот открылся от удивления. Вообще-то да, она левша, но как это можно увидеть с первого взгляда, если она ни при ком из местных ничего не писала и не рисовала?

Для нас этот факт настолько сам собой разумеющийся, что мы вообще про Лесину леворукость не думаем и уж точно не спешим сообщать об этом всяким там незнакомцам. Ладно, что ее зовут Александрой, так это от дяди Митяя узнали, он так предположил (Алеся — Александра). И когда только успели? Но это хотя бы объяснимо.

Словно в подтверждение моим мыслям бабка посмотрела прямо мне в глаза:

— А Инне — в правой. Яблочко-то какое, сладкое, наливное. Только что сорвала.

Только что сорвала спелое яблоко? В конце-то апреля? Что за бред! И в магазине такие точно не продавались. Я бы купила, стопроцентно. Но там были самые обыкновенные, слегка деревянные на вкус.

Словно не замечая нашего смятения (или сознательно игнорируя его), бабка продолжала подквакивать:

— А мамаше вашей дам в кульке, пусть сама своими руками возьмет. Вы-то не берите, пусть она сама. И ест сама, не делится. Незачем своим делиться. А вам вот левое — Александре, вот правое — Инне. Ну же!

— Мы не едим яблок! — пискнула Леся.

— Как это не едитя? — Бабка аж в лице изменилась. И куда делось слащавое выражение?

Вот натуральная ведьма!

— Все у меня едят. Я даю, они берут. Бывало, жует кто, аж соком сербает.

Вполне возможно, что старуха узнала, что мы покупали в местном магазине, и была раздражена нашим обманом. Но я уже начала, откровенно говоря, беситься и с трудом удерживалась, чтобы не закатить глаза многозначительно, как обычно, когда слов не хватает от творящегося вокруг бреда.

— Спасибо большое, но мы не можем. У нас аллергия. И диета.

После такой вежливой лжи от нас точно должны были отстать. Никто не пихает продукты детям с аллергией.

— А у Митяя что ж вы ели тогда? — Глаза бабки нехорошо сузились, но яблок она не убрала. Только видно было, что разозлилась. Первый раз заметно разозлилась.

— Ничего мы не ели.

— Как не ели? Как не ели? А что делали?

Она, будто имела на это полное право, так настойчиво спрашивала, что я не хотела, а ответила:

— Радио слушали!

Старухино лицо неуловимо расслабилось, словно она услышала именно то,