Жена Болотного царя - Купава Огинская

Жаб помолчал, что-то для себя решая, потом разрешил милостиво:

— Ладно, один можешь выкинуть.

Я поступила ровно так, как он предложил. Выкинула за дверь одного наглого жаба. А цветки решила поставить в воду… нужно было только дождаться, пока принц отправится на поиски других жертв, и сходить на кухню.

Я же не суеверная, в самом деле.

И невнимательная, как выяснилось.

Иначе точно заметила бы, что на этот раз долгих возмущений из коридора не слышалось.

Жаб ускакал тихо и быстро.

Причину такой его покладистости я узнала чуть позже, когда спустилась на второй этаж, держа путь на кухню. С зажатыми в кулачке цветами, я замерла на последней ступеньке, чувствуя себя странно. Будто бы совсем недавно я вот так же стояла, а эва вот так же сидели в креслах.

Сэнар улыбался.

— А на этот раз зачем спустилась?

— На этот раз?

— Ах да, — он забавно сморщил нос, — ты же не помнишь. Пить хочешь?

— Нет. Я за водой для… вот, — я показала два цветка.

— Но чай с нами попьешь? — вопрос прозвучал так, что мне просто не осталось возможности отказаться. Хотя я, конечно, все равно попыталась:

— Поздно уже. Вставать рано, да и день будет сложный.

— Сложный? — удивился Ксэнар. — Почему?

— Ну так завтра же рукоделие. Кто-нибудь обязательно пострадает, — ответила я простодушно.

В то время как царь отвлек вопросом, его брат подкрался и очень аккуратно, не давая мне возможности опомниться и начать сопротивляться, потянул к креслам.

— Не пугай моего брата, — дрогнувшим от сдерживаемого веселья голосом попросил Сэнар, — иначе завтра он лично будет присутствовать на занятиях. А это лишнее.

— Ничего такого, — поспешила заверить я Ксэнара. Я была вся занята разговором и никак не могла найти достаточно мгновений, чтобы сообразить, что происходит, и вывернуться из рук эва. — В опасности только мои нервы и пальцы Агнэ. Она не очень жалует вышивку и… ну, нетерпеливая. Колется часто.

Сэнар хохотнул, уронил меня в кресло, которое совсем недавно занимал сам, и вырвал из моей вялой ладошки цветы.

— Сиди здесь, никуда не уходи. Я все сделаю.

— Но…

— Общайтесь, — велел он и ушел.

А я осталась. И царь остался.

Огонь уютно потрескивал в камине, на круглом столике, установленном между креслами, стоял поднос с внушительных размеров чайником, двумя чашками и небольшим блюдцем. Когда-то на этом блюдце было печенье, теперь лежали только крошки.

Кресло оказалось неожиданно удобным. Сколько раз я ходила мимо этого островка покоя в столовую, или в библиотеку, или просто на кухню, ни разу у меня не возникало желания присесть в одно из кресел. А сейчас я сидела, и мне нравилось.

Сцедив зевок в кулак, я покосилась на Ксэнара. Ему, наверное, тоже нравилось. Вот так вот просто сидеть, смотреть на огонь… ни о чем не думать.

Забравшись поглубже в кресло, я приготовилась ждать возвращения Сэна. Не потому, что он велел, просто выбора не было. Чтобы уйти, нужно было встать, пройти мимо царя и что-то непременно сказать на прощание…

Легче было дождаться беспокойного эва.

Уверенная, что время до возвращения Сэнара мы проведем в тягостном молчании, я совсем не ожидала, что Ксэнар со мной заговорит.

— Так, значит, он уже дарит тебе цветы?

— Кто?

— Бьено.

Из его уст имя жаба звучало до того забавно, что я не смогла сдержать смешок.

Ксэнар вопросительно приподнял бровь.

— Простите, но… его правда так зовут?

— Он считает это имя своим, значит, так оно и есть.

— Угум.

В живом свете огня Ксэнар казался старым, уставшим и потерянным. И вопрос вырвался как-то сам, хотя я его очень пыталась прогнать:

— С вами все в порядке?

Он удивился.

— Разве со мной что-то должно быть не так?

— Ну… вы себя хорошо чувствуете? — попыталась исправиться я. Судя по взгляду Ксэнара, не получилось. И, не боясь уже ничего испортить, я нетактично призналась: — Выглядите ужасно.

— Просто устал, — неохотно ответил он и, чтобы не рисковать больше нарваться на еще какой-нибудь неудобный вопрос с моей стороны, предложил: — Быть может, ты расскажешь об успехах Агнэ?

— О, это запросто.

Я оживилась, поджала под себя ноги и развернулась всем телом к царю, готовая в красках рассказать ему, какая у него замечательная дочь.

К тому моменту, как Сэнар вернулся с самодельной вазой для цветов и лишней чашкой чая для меня, виртуозно удерживая одной рукой и полный стакан с ромашками, и блюдце с новой порцией домашнего печенья, я успела нахвалить Агнэ на несколько недель вперед.

Оставив кресло за мной, Сэн занял собой всю шкуру на полу у камина.

Постепенно неловкость стерлась, залитая горячим чаем. Печенье было свежим и вкусным, кресло удобным, и огонь очень умиротворяюще потрескивал дровами, а Сэн виртуозно поддерживал диалог уже совсем без нашей помощи. Говоря обо всем и за всех…

Как после чаепития я добралась до своей кровати, не помнила, но были веские основания полагать, что добралась я не сама. Потому что себя я любила и ни за что не стала бы заматываться в такой тугой кокон из одеяла и пледа. И окно не стала бы закрывать…

Даже несмотря на то, что утром мне пришлось несколько минут выпутываться из одеяла, а после мучиться с задвижкой окна, вдавленной сильнее обычного, просто чтобы глотнуть свежего воздуха, ночные посиделки меня манили.

И на следующую ночь я спустилась на второй этаж просто так, без предлога, не зная, как оправдаю свое вторжение в их семейную тишину.

Объяснять ничего не пришлось.

Третья чашка стояла на подносе нетронутая, ждала меня.

— Захватил на всякий случай, — пояснил Сэнар, уступая мне кресло.

В глазах его, как и в глазах его брата, обратившего в этот раз на меня внимание, искрились отблески огня.

— Спасибо.

Посиделки у камина притушили мою тревожность, спасали от мрачных мыслей и грустных воспоминаний. Тепло огня и покой бессмысленного разговора постепенно выгоняли забившее мое нутро стылое отчаяние.

Мне нравилось чувствовать себя частицей чего-то настолько особенного.

Казалось, даже Агнэ заметила, что я стала веселее и жизнерадостнее. По крайней мере, в курятник за яйцами из-под кур или в коровник за молоком из-под коров она больше не звала, желая так оригинально меня взбодрить.